Голубиный туннель. Истории из моей жизни. Джон Ле Карре
которую снимает Би-би-си, и хочет испробовать, каково это – пообщаться с настоящим старым разведчиком. Но вопреки моим надеждам обед проходит не слишком гладко. За закусками Олдфилд принимается рассказывать, сколь безупречна в этическом смысле Служба, где он работал, и намекать в самой деликатной манере, что “наш юный Дэвид” опорочил ее доброе имя. Гиннессу, бывшему морскому офицеру, который, едва познакомившись с Олдфилдом, сразу обосновался в высших эшелонах разведки, остается только глубокомысленно качать головой и соглашаться. За камбалой Олдфилд развивает свое утверждение:
– Это из-за юного Дэвида и таких, как он, – объявляет Олдфилд, игнорируя меня, сидящего рядом, Гиннессу, сидящему напротив, – Службе все труднее вербовать достойных сотрудников и информаторов. Книги Дэвида отвращают людей от такой работы. Что вполне естественно.
Гиннесс в ответ прикрывает глаза и качает головой в знак сожаления, а я тем временем плачу по счету.
– Вам нужно вступить в “Атенеум”[4], Дэвид, – говорит Олдфилд мягко, намекая, видимо, что “Атенеум” каким-то образом поможет мне стать лучше. – Я лично буду вас рекомендовать. Вот так. Вам ведь этого хотелось бы, правда?
А потом, когда мы втроем уже стоим на пороге ресторана, Гиннессу:
– Я очень рад, Алек. Признаться, даже польщен. Мы непременно побеседуем снова в самом скором времени.
– Непременно побеседуем, – воодушевленно соглашается Гиннесс, и два старых разведчика жмут друг другу руки.
Очевидно, не успев насладиться обществом нашего уходящего гостя, Гиннесс увлеченно следит, как Олдфилд – маленький, энергичный, целеустремленный джентльмен – тяжелой поступью шагает по мостовой, а затем, выставив вперед зонт, скрывается в толпе.
– Может, по рюмочке коньяку на дорожку? – предлагает Гиннесс и, едва мы успеваем снова сесть за стол, начинает допрос:
– Эти безвкусные запонки. Что, все наши разведчики такие носят?
Нет, Алек, наверное, Морису просто нравятся безвкусные запонки.
– А кричащие рыжие ботинки из замши на каучуковой подошве? Для того чтобы ходить бесшумно?
Наверное, просто для удобства, Алек. Вообще-то каучуковая подошва скрипит.
– И вот еще что мне скажите. – Он хватает пустой стакан, наклоняет и постукивает по нему кончиком пухлого пальца. – Я видел, когда делают так. (Сэр Алек разыгрывает маленький спектакль – пристально и задумчиво глядит в стакан, продолжая по нему постукивать.) – Видел, когда делают так. (Теперь он водит пальцем по краю бокала все с тем же отрешенным видом.) – Но чтобы делали вот так, вижу впервые. (Он засовывает палец в стакан и проводит по внутренней стенке.) – Как вы думаете, Олдфилд искал следы яда?
Он это серьезно? Сидящий внутри Гиннесса ребенок серьезен как никогда. Я намекаю, что Олдфилд, получается, искал следы яда, который уже выпил. Но Алек предпочитает не обращать внимания на мои слова.
Замшевые ботинки Олдфилда, на каучуковой подошве или какой другой, и сложенный
Лондонский клуб для интеллектуальной элиты.