Миллионер. Андрей Михайлович Глущук
ия являются вымышленными. Любые совпадения случайны.
Глава 1
Какие удивительные глаза были у Ирки Коробковой. В их зелени с золотым отливом уживались: и скромность, и нахальство, и наивность, и обман, и ребенок, и женщина, и слезы и смех – все одновременно. В такие глаза падают и разбиваются насмерть. Во всяком случае, я упал и разбился. Мой случай – лишний довод в пользу неукоснительного соблюдения техники безопасности.
Пять часов утра. Тащусь вслед за Кешкой (колли, мужик трех лет от роду) по свежему снежку и вдыхаю этот идиотский мартовский воздух. Сумасшедший коктейль морозца и предчувствия весны. Иду и брежу о том, чего давно уж нет. Четыре года не видел этих глаз. А вот нате же, надышался весеннего ветерка, и понесло на «нежные» воспоминания. Токсикоман.
Вчера весь день подтаивало, а с вечера черную обледенелую корочку присыпало снежком. Чисто. Свежо. Ни людей, ни машин. Вроде, как и не в городе с миллионным населением.
Не люблю вставать рано. Никто кроме собаки не может меня поднять в такую рань. Собака может. И демонстрирует свои возможности регулярно. Не каждый день, но, на мой взгляд, слишком часто. Наглая рыжая деловая «колбаса». Поднял ни свет – ни заря, но ничем, с моей точки зрения полезным, заниматься не желает. Демонстрируя полную независимость, неторопливо трусит вдоль забора «промзоны». Скребет носом по снегу, считывая последние новости следов. Хвост – «баранкой». Вращает им из стороны в сторону, выполняя замысловатый высший пилотаж «восьмерок», кругов, пируэтов. И так танцует от столба к кусту, от куста к забору. Элегантное «па» с задиранием лапы – дружба по переписке – и, без остановки вперед, к новым следам, новым запахам.
Впрочем, это сейчас среди ночи меня может сорвать только ласковое собачье нахальство. Лет пять назад я вскакивал сам. Шел в гараж. Садился в машину. Гнал через весь город к знакомой девятиэтажке. Просто, что бы оказаться рядом с Иришкой. Вот я, вот стена, а за стеной на шестом этаже ее комната. Идиотизм, конечно. Сейчас ни ее, ни машины, ни гаража. Кстати и Кешки тоже не видно.
– Кеша! – зову театральным, громким шепотом. Ни ответа, ни привета. Только тень мелькнула в проломе забора между двумя коробками корпусов. Чего шепчу? Ближайший жилой дом – моя пятиэтажка, а до неё добрых четыре сотни метров. И все умственно полноценные люди ещё спят. Их ни шепотом, ни криком не разбудишь.
Лезу в пролом за собакой. Тут уж хочешь ни хочешь, но приходится нарушать границы чужой собственности. На улице начинает светать, а в этих катакомбах – тьма кромешная. Между глухими кирпичными стенами просвет около метра. Ну, нормально ли таскаться среди ночи, по каким-то задворкам? Заведите себе собаку и узнаете о таких подробностях ближайшей округи, о каких не узнали бы даже с помощью американского спутника-шпиона.
Кешкин хвост дружески виляет в конце туннеля и исчезает, судя по всему во дворе. Удержаться в обледенелом желобе довольно сложно. Ноги скользят. Я, хватаясь за стены, пробираюсь следом за той сволочью, которую по явному недоразумению называют «другом человека».
– Разве настоящие друзья так поступают? – философствую, наматывая на руку поводок с вполне определившимся намерением: примерно наказать собаку за непослушание.
Еще не добравшись до конца туннеля, я уже совершенно точно знаю: добром мой рейд по тылам «промзоны» не кончится. Интересно, какой псих решил, что свет в конце туннеля означает надежду? Обдирая ногти о стены, пытаясь затормозить, выплываю во двор, как баржа в океан и вижу первые признаки близкой бури.
Если бы Кешка, не дай Бог, оказался на Красной площади во время парада Победы, то для ритуального полива он выбрал бы ноги белого коня маршала Жукова. Никак не меньше. Амбиции этой собаки не имеют границ. За неимением коня, маршала Жукова и Красной площади Иннокентий просто и со вкусом задрал ногу на дремлющий в сумерках новенький белый «Мерседес». Я понимаю, что демонстрировать свое присутствие на открытой местности мне большого резона нет.
– Кеша, ко мне! – шепчу из-за угла как можно строже. И эта сволочь наконец меня замечает. Он дружески виляет хвостом. Он уже, совсем было, собирается бежать к своему любимому, горячо обожаемому хозяину, но именно в этот момент Кеша вспоминает, зачем он собственно выбрался на улицу в такую рань. Примостившись в затишке около передней левой дверки Мерседеса, рыжий выстраивает аккуратное сооружение из того, во что превратились в его желудке завтрак, обед и легкий ужин. Хвост мерно и мощно как ручка домкрата двигается сверху вниз и качает, качает, качает. Кажется, я его перекармливаю.
«Сейчас он утопит и машину, и себя, и мое мирное сосуществование с действительностью» – с тихой тоской подытоживаю я. Перспектива разборки с каким-нибудь блатным авторитетом по поводу его засранного Мерседеса мне совершенно не улыбается. Но все завершается вполне благополучно: Кеха последний раз уже больше для проформы, дергает хвостом, трясет своей шикарной бородой и не спеша, трусит ко мне.
«Неужели пронесло? В смысле: не собаку, а неприятности» – Я еще не успеваю поверить в свое везение, как сумерки буквально