Дмитрий Балашов. На плахе. Николай Коняев
– гены отца-актера! – надеть на себя русскую судьбу, как сценическую одежду.
Самозабвенно начинал вдруг играть в монастырского послушника.
Он рассказывал друзьям разные небылицы, принимал позы, которые столь же далеким от русской жизни выпускникам и выпускницам «театраловедческого» факультета могли показаться русскими…
«Он пешком обошел весь Север России, – пишет Алла Кторова, – был короткое время послушником в Белозерском монастыре под Вологдой, ходил в косоворотке и смазных сапогах, а летом – босиком или в самосплетенных из лыка лаптях, ел только исконно русскую пищу: вареную и вяленую репу, огурцы, «серые», то есть пустые щи»…
Символично, что этот «мутноватый» период жизни Д.М. Балашова совпадает со столь же невнятным периодом в истории всей страны, наступившем после смерти И.В. Сталина и ознаменованном ожесточенной борьбой в кремлевских кругах, завершившейся победой Никиты Сергеевича Хрущева, попытавшегося возродить русофобский ленинский интернационализм.
И тут, казалось бы, расплывчатое и отчасти даже банальное выражение о поисках своего пути, поисках самого себя, применительно к Балашову обретает предельную конкретность.
Все это время Балашов ищет себя и в литературе.
Среди многочисленных набросков этого времени[38] мы видим и законченные рассказы писателя.
Таков, например, рассказ «Мученик», написанный в 1955 году…
«В 1954 году, проезжая через Киев, я побывал в пещерах Киево-Печерской лавры и был привлечен одной из надписей: «Иоанн, единственный из подвижников, ушедший в затвор в молодых годах. Часто болел, за что и назван многострадальным», – прочел я и, представив себе его жизнь, написал этот рассказ»[39].
Упоминание 1954 года в концовке рассказа «Мученик» не случайно…
7 июля 1954 года вышло Постановление ЦК КПСС об «усилении антирелигиозной пропаганды», ознаменовавшее начало новых гонений на Русскую Православную Церковь, и параллель тут очевидна.
Как очевидно и то, что рассказ, повествующий о судьбе несчастного инока, которого по приказу игумена заморили в монастырском подвале голодом, вполне мог оказаться востребованным в разрастающейся кампании шельмования Русской Православной Церкви.
Сейчас уже известны подлинные масштабы хрущевского наступления на Церковь. За время его правления число действующих храмов и монастырей сократится более чем в четыре раза. Многие православные храмы были взорваны.
Конечно, Дмитрий Михайлович только по-актерски примерял на себя монашеские одеяния, но, хотя с литературной точки зрения рассказ «Мученик» написан вполне грамотно, что-то его все-таки остановило тогда. Участвовать в хрущевской кампании шестидесятнического избиения Русской Православной Церкви, а значит и всей России, он не захотел…
И хотя ни о каком обретении себя в 1955 году еще не могло быть и речи, но нам представляется, что именно тогда был сделан Дмитрием Михайловичем верный шаг в нужном направлении.
Он
Повесть «Зодчий». ГАНПИНО. Ф.8107 o. 1, д. 415.
ГАНПИНО Ф.8107 о. 1, д. 429.