Киномания. Теодор Рошак
снимая со скобы лишние) и надеясь, что в один прекрасный день нащупает правильную комбинацию.
Я вспоминаю, что когда место в проекционной занимала Клер, именно это безумное занятие больше всего и выводило ее из себя. Ей постоянно приходилось осуществлять ручную регулировку. Шарки же, напротив, находил эту задачу увлекательной. У него даже была шутливая примета на сей счет.
– Когда мне удастся нащупать точный вес, сбудутся три моих сокровенных желания.
– Какие же?
– Ну, первое – выбраться из этого чертова каземата.
У меня тут же возник встречный вопрос.
– А почему мы торчим в подвале? – спросил я.
Всего одним этажом выше располагался довольно большой пустующий зал. А мы обитались внизу, боролись за выживание в крошечном зале и проекционной размером со стенной шкаф, каковым она изначально и была.
– Планы-то были совсем другие, – объяснил Шарки. – По крайней мере, мы и не думали оставаться в подвале. Мы собирались сколотить здесь кой-какие денежки и занять все здание, перестроить его и стать знаменитым художественно-коммерческим заведением, процветающим благодаря утонченному вкусу замечательного американского зрителя. Ну, планы-то были наполеоновские, только так и остались планами. Раскатали губу. Ты был наверху?
Мельком я видел там кое-что пару раз, когда работал с Клер в ее крохотном кабинете, – доступа в другие помещения верхних этажей у нее не было. Все было заперто или забито досками. Единственное, что можно было увидеть, – это сумрак и паутина. Прекрасный интерьер для кинофильма о призраках.
– Когда-то это был отличный кинотеатр, – продолжал Шарки. – Его построили в двадцать девятом. А знаешь, как назвали? «Кино-Ритц». По тем временам просто красавец – всюду позолота и завитушки всякие. Но вообще-то его нужно было назвать «Титаник».
– Почему?
– Предполагалось, что он будет одним из первых по-настоящему звуковых кинотеатров. Но в день открытия – выход в первое плавание, и на тебе: катастрофа.
– А что случилось?
Шарки положил руку на пирамиду коробок с лентами, стоящую в углу будки. Это был кинофильм, который мы собирались показывать в тот день в рамках фестиваля Уильяма Уэлмана, – «Ничего святого»[78].
– Вот оно самое и случилось. Р-раз – и нет!
Я ничего не понял.
– Пленка на целлулоидной основе. Все старые фильмы делались на целлулоидной основе. Как и вот этот, что мы показываем. Целлулоид – убийца. Ты что, этого не знал?
В то время я этого не знал.
– Ну, тогда я тебе расскажу кое-что. Для киномеханика это вопрос жизни и смерти. Есть пленки на целлулоидной основе, а есть безопасные. До войны все делалось на целлулоиде. А целлулоид – это, я тебе скажу, такой сукин сын. Вот он, миленький, лежит у нас здесь сегодня в этих коробках. Он почище высокооктанового бензина. Если только рядом открытый огонь – бах! И с приветом.
– Но