.
д – не гениальнейшая на свете идея; раз уж собралась в такую даль, надо было в Тобаго или Венесуэлу, но Джейни нравилось, как звучит, – Три-ни-дад, в музыкальности его – обещание. Купила самые дешевые билеты, какие нашлись, и прилетела, когда карнавальные гуляки уже расходились по домам, а канавы забились мусором – Джейни в жизни не видала такого красивого мусора. Улицы пустовали, люди отсыпались после праздника. Отряды дворников ползали по улицам, как сытые крабы по дну морскому. Джейни подобрала горсть конфетти, опавших блестящих перьев и пластмассовых бус; сунула в карман, надеясь впитать легкомыслие осмосом.
В гостинице отмечали свадьбу – американка выходила за тринидадца, и почти все постояльцы приехали на церемонию. Джейни смотрела, как они ходят кругами, сторонясь друг друга; как тетки, дядья, кузены вянут на жаре; как щеки у них расцветают пятнами красных солнечных ожогов, отчего все кажутся счастливее, чем на самом деле; как ошеломленные тринидадцы кучкуются стайками, смеются и сыплют местным диалектом.
Влажность стояла удушающая, но теплые объятия моря спасали от духоты – утешительный приз для нелюбимых. Пляж был в точности как на картинке – и пальмы, и синяя вода, и зеленые холмы; мошка жалила щиколотки, напоминая, что все это взаправду, тут и там торчали лачужки, где торговали печеной акулой – акула во фритюре, в конверте жареного свежего теста, и ничего вкуснее Джейни никогда не ела. В гостиничном душе бывала горячая вода, бывала холодная, а иногда не бывало никакой.
Дни летели беззаботно. Джейни валялась на пляже с глянцевым журналом, каких обычно себе не позволяла, жарила ноги на солнце, впитывала морские брызги. Зима выдалась долгая, бураны один за другим, катастрофа за катастрофой, и Нью-Йорк к такому оказался не готов. Джейни поручили туалеты в музее, который проектировала ее компания, и Джейни то и дело задремывала за столом, грезила о голубом кафеле или за полночь ехала домой, в тишину квартиры, и падала в постель, не успевая спросить себя, как дошла до подобной жизни.
Тридцать девять ей исполнилось на предпоследний день в Тринидаде. Она одиноко сидела у барной стойки на веранде, слушала, как в открытом банкетном зале репетируют свадебный ужин. Какое счастье, что не пришлось зазывать толпы подруг с мужьями и детьми на непременный деньрожденный бранч, получать открытки, воодушевленно уверяющие, что «Настал тот самый год!».
Всякий раз хочется спросить: какой тот самый?
Впрочем, понятно, о чем они: тот самый год, когда у Джейни появится мужчина. Вот уж маловероятно. С тех пор как умерла мать, Джейни духу не хватало ходить на свидания, которые потом нельзя будет посекундно проанализировать с матерью по телефону; эти неминуемые разговоры порой длились дольше самих свиданий. Мужчины приходили и уходили; Джейни чувствовала, как они начинают ускользать, за многие месяцы до того, как они ускользали. А мать всегда была рядом, и любовь ее была фундаментальна и непреложна, как сила тяготения, а потом матери вдруг не стало.
Сейчас Джейни заказала выпить, проглядела меню и выбрала карри из козлятины, потому что прежде такого не ела.
– Уверены? – уточнил бармен. Мальчишка, не старше двадцати, гибкое тело, смеющиеся глазищи. – Оно острое.
– Я справлюсь, – улыбнулась она, размышляя между тем, не сыграть ли в фокусника, не извлечь ли из шляпы приключения на предпоследнюю ночь и каково это – снова прикоснуться к другому телу. Но мальчик лишь кивнул, вскоре принес ей блюдо и даже не стал смотреть, как она справляется с карри.
А карри разбушевалось у нее во рту.
– Ну вы даете. Я бы, наверное, не смог, – заметил мужчина через два табурета от нее. В разгаре средних лет, человек-бюст – сплошь плечи и грудная клетка, шипастые светлые волосы, что стягивали голову лавровым венком, как у Юлия Цезаря, боксерский нос, наглые, непобедимые карие глаза. Из всех постояльцев только он не пошел к брачующимся. Джейни встречала его в гостинице, на пляже, и ее не вдохновляли его деловые журналы и обручальное кольцо.
Истекая жаром изо всех пор, она кивнула и ложкой зачерпнула побольше.
– Вкусно?
– Во рту какой-то чокнутый пожар, – ответила она, – а так вообще-то да. – Она глотнула рома с колой, и после огненного карри ее окатило холодом.
– Да? – Он перевел взгляд с тарелки на лицо Джейни. Скулы и макушка у него ярко розовели, будто он слетал к самому солнцу и умудрился не сгореть заживо. – Можно попробовать?
В легком недоумении Джейни вытаращилась и пожала плечами. Ладно, черт с тобой.
– Прошу.
Он живо пересел на соседний табурет. Взял ее ложку, и глаза Джейни проследили, как ложка замерла над тарелкой, затем нырнула в карри и отправила рис прямо незнакомцу между губ.
– Гос-споди, – произнес он. Осушил стакан воды. – Гос-споди боже. – Но он смеялся и поверх стакана смотрел на Джейни с откровенным восхищением. Наверное, заметил, как она улыбалась бармену, и решил, что дама открыта для предложений.
Ошибся или нет? Джейни мигом прочла все: и с каким интересом он смотрит, и как непринужденно он сдвинул левую руку за корзину с лепешками, временно спрятав