Хроники вечной жизни. Проклятый дар. Алекс Кейн
волны достигли максимума и вдруг осторожно отступили, оставив его на берегу, обессиленного и счастливого. Он лежал, чувствуя, как теплое блаженство растекается по его телу, даря успокоение и умиротворенность.
Отдышавшись, он повернул голову и посмотрел на Жанну. Ее глаза по-прежнему смеялись, но теперь в них появилось что-то еще. Рене прижал ее к себе, чувствуя, что ни к кому доселе не испытывал подобной нежности и благодарности. Он был горд собой и совершенно счастлив.
С этого дня Жанна стала приходить в комнату Рене каждую ночь. Она не только сама была умела в делах любви, но и тактично учила его искусству доставлять удовольствие даме.
Рене понимал, что, увлекшись Жанной, он обманывает Женевьеву, но не мог отказаться от этой первой в своей жизни чувственной любви. Он сам удивлялся, почему Женевьева не вызывает у него плотского желания. Вероятно, зная ее с детства, он привык видеть в ней скорее сестру, чем женщину. Он оправдывал себя тем, что позже непременно женится на ней и оставит Жанну, а пока… пока он забыл обо всем, наслаждаясь постепенно открывавшимися ему тайнами тела. Не удовлетворяясь ночными визитами Жанны, он подкарауливал ее каждую минуту, когда отец не мог их видеть. И та, подбадривая его разными заводными словечками, покорно отдавалась ему на верстаке, на полу и даже в постели его отца.
Клод догадывался об их отношениях, но возражать не решался: он никогда не видел сына таким довольным и счастливым. «Будь что будет, – решил он. – Со временем восторги улягутся, и все встанет на свои места».
Клод не ошибся: этот роман длился недолго. Через пару месяцев он стал замечать, что восторг в глазах сына поутих.
И в самом деле, все реже искал Рене уединения с Жанной, все чаще его раздражало ее бесстыдное кокетство. Она видела эти ненавистные признаки увядающей любви и из кожи вон лезла, чтобы сохранить отношения.
Как-то во время воскресной мессы Рене услышал с улицы знакомый звук трещотки. Так предупреждали о своем появлении те редкие прокаженные, которых еще не успели забрать в лепрозорий. Рене передернуло. По окончании мессы Клод, который тоже слышал трещотку, придержал сына за локоть:
– Подожди, сынок, пойдем попозже. Пусть он уйдет.
Выждав некоторое время, они вышли на улицу. Нищие, ежедневно просящие на паперти милостыню, уже разошлись. Отец и сын спокойно направились к калитке, и тут из кустов выскочил какой-то калека и, схватив Рене за руку, загнусавил:
– Подайте, добрый господин, Христа ради…
Рене взглянул на жуткие бугры и язвы на его лице и похолодел от ужаса. Проказа!
– Отец!
В панике он выдернул руку и побежал куда глаза глядят. Клод припустился за ним.
Он нашел сына дома, тот, стоя над тазом для умывания, яростно натирал руку вымоченным в масле песком.
– Успокойся, прошу тебя, – Клод похлопал его по плечу, – ничего страшного не произошло. Мне в жизни не раз приходилось касаться прокаженных, и, как видишь, я здоров. Так