Последние. Екатерина Владимировна Пуртова
шло своим чередом. Я продолжала гулять одна либо с Любой и Андреем, днем помогала по дому, а ночью погружалась в себя.
А потом неожиданно я оказалась на именинах Андрея. Особо близкими людьми мы-то не были, однако Любка уговорила его пригласить меня. Собравшаяся компания была настолько огромной и шумной, что чувствовала я себя совсем не уютно. И так бы и просидела весь праздник в стороне, пока кто-то из приятелей Андрея не крикнул на весь двор:
– Да они же два сапога пара! Обоих не видно да не слышно. И лица у них угрюмые.
Тогда я сразу поняла, что являюсь одним из этих сапог. Но вот кто второй…
Ответ мне дал мягкий голос, прозвучавший с левого края стола:
– Уважаемый!
Угрюм я по одной простой причине,
признаюсь честно при друзьях,
ни в чем серьезном не повинен,
но хворь сковала вдруг меня.
Прошу прощения в одном -
что перед всеми я гостями,
предстал с болезненным лицом.
После его слов повисла тишина, а обескураженные слушатели во все глаза уставились на вдруг затесавшегося среди них поэта.
– Опять он рифмы свои крутит, – пробурчала себе под нос Любка, сидевшая рядом со мной.
Наконец, я смогла разглядеть виновника столь неловкой паузы.
С противоположного края составленных вместе столов сидел широкоплечий юноша, лукаво улыбаясь и исподлобья наблюдая за открывшим рот пареньком, доселе пытавшимся подколоть нашего барда.
– Кто он? – Еле слышно спросила я у подруги. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь подумал, что я заинтересовалась им – сразу слухов не оберешься.
– Виктор, – пояснила Люба, – его семья переехала к нам из большого города где-то с месяц назад. Живут недалеко от Буляковых. Не трать время – в нем ничего нет, глазу не за что зацепиться.
– Но мой-то, – я снова перевела взгляд на новосела, – зацепился…
Виктор был шатеном, его чуть отросшие волосы кудрявились и были усердно зачесаны назад, открывая высокий лоб. Брови настолько густые, что глаза на их фоне выглядели немного узкими, будто он щурился или усмехался. Но это не мешало разглядеть всю красоту этих карих глаз, острого носа и тонких губ. Казалось, что все черты его лица абсолютно гармонировали друг с другом, будто их подобрал художник.
Темно-синяя хлопковая рубашка была немного помята, а ее ворот не был подогнут, как у остальных, а, наоборот, выпрямлен, отчего уголки касались покрытой щетиной щек. И у меня вдруг возникло ощущение, что вся эта небрежность в его образе была устроена им специально.
Он не был первым красавцем, но что-то так сильно тянуло меня к нему, что я почувствовала в сердце тоску. От нахлынувших на меня странных чувств хотелось выскочить из-за стола и убежать от этого места как можно дальше. Но я твердо взяла себя в руки и тут отметила еще одну деталь.
Кожа Виктора была намного светлее нашей. Он не был бледным, но складывалось впечатление, что он почти