И смех, и грех, и обученье. Александр Омельянюк
так как прекрасно понимал, что это даже к лучшему. Необходимо было выждать паузу перед знакомством, чтобы не выглядеть навязчивым и сильно влюблённым.
Девушки таких ухажёров почему-то не любят.
Да и в случае продолжения разговора могли возникнуть варианты, мешающие ему в осуществлении такого важного для него теперь плана.
Однако настроение было приподнятое, и он надеялся, что вечером, после ужина, у него может быть возникнуть интересное продолжение.
Так весело начинался его второй день путешествия по Киеву.
С этим настроением Платон зашагал по новому маршруту, созерцая всё вокруг, радуясь увиденному, записывая всё новые и новые строчки.
Но особенно на него в этот момент произвело впечатление начало цветения каштанов – этого вечного символа Киева:
Стоят каштаны вдоль аллеи.
Кто их сажал – рук не жалели.
И время нужно, чтоб траву посеять,
И тополя. Уж не отклеить…
Как полетит их нежный пух,
То ты не будь, дружок, лопух.
Глаза ты закрывай скорей.
Не бойся пуха тополей…
Тут они стоят грядой
Вдоль дорог красивых.
А за ними чередой
Потянулись ивы.
А каштанов стройный ряд
Вдоль шоссе томится.
Словно вышли на парад.
Им бы распуститься.
Но неожиданно изменилась погода. Похолодало. Стало пасмурно и ветрено. Вскоре пошёл и мокрый снег, заметно укрывший собой всё вокруг.
Он был на ветках деревьев и кустов с их нежной листвой, и на траве, и на цветах. И только асфальту кое-где, на ветреных местах, удавалось остаться голым.
Наверно мы с собой привезли московскую погоду? – решил романтик.
И этот факт он тоже отразил в своих стихотворных записях:
Опять вдруг что-то холодает.
Наверно близится отъезд.
Природа то не понимает,
Что я не спрячусь ведь в подъезд…
Снег выпал, выпал белый снег.
Почти, как в сказке лёг.
Наверно был здесь снегопад.
И кто ему не рад?
Да, для Киева это было редкое событие.
Платон теперь словно на время возвратился домой, в московскую погоду.
Но уже к вечеру от былой белизны не осталось и следа.
Солнце нещадно нагревало серый асфальт и топило талые снега.
А начинающий поэт продолжал:
Университета тёмно-красный бок
Мелькнул, когда свернул за поворот.
Я вверх по улице подняться всё же смог.
И снова повернул за поворот…
С Владимирской свернул налево я,
И увидал большой собор Софийский.
Своею красотой он покорил меня,
Как клад какой-то древне-финикийский…
И голова от этого закружится порой.
Особенно, когда стоишь ты под горой,
И вверх ты смотришь, прелесть замечая,
От