Свет венца. Станислав Рем
Кто-то следил за ним и выбрал, так сказать, нужное время. И ещё, что я думаю: раз нашлась замена, зачем мстить, а? Прав наш сатрап. Кто-то настроил мальчишку на убийство. И очень может быть, этим человеком стал новый… Этот самый… Ну, вы поняли.
– Не изворачивайся, Демьян Фёдорович. Говори, как думаешь. А то от твоих увёртываний только хуже выходит.
– Да уж куда хуже… – Матрос почесал затылок. – Дом на Фонтанке 54. Глеб Иванович, хошь верь, хошь нет, а такое ощущение, будто мне знаком этот адресок.
– Известный дом. – Вяло отозвался Бокий. Он сейчас размышлял над словами матроса и всё больше и больше приходил к выводу: тот прав. – Его построил родственник Льва Николаевича Толстого. Слышал про такого?
– Про Толстого? Слыхал. А как жжешь… Не лаптями щи хлебали. Только адресочек точно не по тому знаком. А вот откуда, не помню.
– На Фонтанке бывал?
– Хаживали.
– Вот оттуда и помнишь. Может, женщину там увидел. – Глеб Иванович сделал руками обрис в воздухе девичьего стана. – Красивую. Незнакомку.
– Не… – Неуверенно протянул Демьян Фёдорович. – Не то. Чую – не то.
Мичурин действительно сказал Озеровскому неправду. Он не пошёл на похороны. Он и не собирался туда идти. Со вчерашнего дня, с той минуты, как поезд Дзержинского прибыл в Петроград, юноша думал об одном: как войдёт в родной дом, как встретится с ненавистным ему домоправителем, Сергеем Аркадьевичем Лопатиным. Дядей Серёжей. Да, когда-то он его так называл. Заглянет тому в глаза. Потом обязательно плюнет в них. Дядя Серёжа будет стоять, склонив голову, и рыдать, потому, как теперь он, Александр Белый, представляет в городе власть.
Дядя Серёжа. А, может, он так его никогда не называл? Просто, кажется, что называл? Саша теперь часто ловил себя на мысли, будто та, прошлая жизнь, особенно лето минулого года, была не его жизнью. Точнее, его, только не на самом деле, а, как бы, во сне. В далёком, страшном сне, после которого просыпаешься в холодном поту, с одной мыслью: когда же, чёрт побери, этот сон перестанет сниться?
Там, в Москве, справиться с тяжёлыми воспоминаниями было проще. Москва ничем и никак не связывала семью Белых. Да, раза два они, с отцом, приезжали в «первопрестольную», на несколько дней, но в душе юноши те визиты особого следа не оставили. Петроград же всем своим каменным существом напоминал о маме, отце, прошлом. Напоминал давяще, с болью.
Всю минувшую ночь юноша проворочался на диване Озеровского, скрипя пружинами, но так и не смог сомкнуть глаз. Не давали возможности уснуть, как видения прошлого, так и мечты о том, как будет мстить.
И вот теперь он стоит перед аркой, собираясь с духом, но, так и не решаясь подойти к парадному входу.
Нет, конечно, он не один раз думал о том, как придёт сюда, и, наверное, десятки, если не сотни раз, представлял в своих фантазиях, как подойдёт к дому, в окружении группы чекистов, протянет руку, возьмётся за медную ручку, потянет тяжёлую дверь на себя, пройдёт внутрь. В подъезде, с его приходом, начнётся суета, крики, хлопанья дверьми.