Полдень. Ольга Фикс
высохшими соломенными листами под ветром. Ложились волна за волной, а после медленно, с трудом поднимались. Желтое бескрайнее море. «Когда волнуется желтеющая нива…»
Сережка помнил, как перед первой сельскохозяйственной практикой Дуся долго втюхивала мелким наивным десятилеткам, как же им повезло.
– Вы сами увидите, как растет хлеб, узнаете, откуда на стол попадает молоко! Общество специально расположило школы в сельских районах, подальше от городов. Общество хочет, чтобы все дети, без исключения росли на свежем воздухе, парном молоке, чтоб вдоволь набегались босиком по полю.
Про босиком – это она, конечно приукрасила. Как и про вольный бег. Поди, побегай по этому полю, когда тяжелые комья вспаханной земли сразу забиваются в сандалии, а колосья впиваются в кожу колючей остью не хуже кактусов.
Да и не до бега им было. В первую практику их поставили на прополку, и спины у них к концу рабочего дня едва разгибались. Хоть и трудились они только до обеда, не больше четырех часов в день.
– По-настоящему экологически чистые продукты невозможно вырастить без реального человеческого участия, не вложив в каждый колосок, в каждую капельку молока частичку души, – втолковывала им Дуся.
Дуся честно гнула наравне с ними свою бедную больную спину, без конца снимая и протирая очки, которые нещадно заливал пот.
Когда они стали старше, настолько, что им уже можно было объяснить про пирамиду Маслоу, Дуся с жаром колотила в классе указкой по основанию пирамиды:
– Без удовлетворения базовых потребностей все остальное делается неважно и невозможно! Без еды и воды человек попросту умрет! Вы должны гордиться тем, что, несмотря на юный возраст, вносите вклад!
Им-таки было чем гордиться. На закрепленных за школой сельхозугодьях весь неквалифицированный ручной труд делался руками учеников. Каждому находилось дело по силам и возрасту. Не так много, не так часто. Чтобы это, упаси Бог, не мешало учебе. Слава Богу, учеников в школе много. Один начнет, а другой закончит. Да и школа в государстве не одна.
Однако все строилось на этом. Везде, где надо вкладывались именно их частички души.
По идее, Сергей должен был все это со временем возненавидеть. Но ему, наоборот, классно было сознавать, что они без дураков делают нужное, стоящее дело. Что без них и хлеб не вырастет, и картошка останется не выкопанной, в земле. Коровы будут сутками мычать недоенные, поросята пищать не кормленные, а у людей в города и весях не будет ни мяса, ни молока.
Когда в конце рабочего дня Сергей, теперь уже квалифицированный механизатор – а чего, если он в двенадцать лет впервые на трактор сел? – вот так сидел и смотрел на поле, он чувствовал себя здесь хозяином. Это было его поле, каждый колосок был ему здесь знаком. И пусть другие, если хотят, думают по-своему. Ему не жалко, пусть они обманывают себя. Как это может быть чье-то еще, если этот кто-то никак здесь ни во что не вложился?
Может, и правда не уезжать никуда?