Большие надежды. Чарльз Диккенс
стала на место, – а он 6ыл до того ловкий и сильный, что разом опрокинул ее вверх тормашками, так что колокольня очутилась у меня под ногами, – так вот, когда церковь стала на место, оказалось, что я сижу на высоком могильном камне, а он пожирает мой хлеб.
– Ух ты, щенок, – сказал человек, облизываясь. – Надо же, какие толстые щеки!
Возможно, что они и правда были толстые, хотя я в ту пору был невелик для своих лет и не отличался крепким сложением.
– Так бы вот и съел их, – сказал человек и яростно мотнул головой, – а может, черт подери, я и взаправду их съем.
Я очень серьезно его попросил не делать этого и крепче ухватился за могильный камень, на который он меня посадил, – отчасти для того, чтобы не свалиться, отчасти для того, чтобы сдержать слезы.
– Слышь ты, – сказал человек. – Где твоя мать?
– Здесь, сэр, – сказал я.
Он вздрогнул и кинулся было бежать, потом, остановившись, оглянулся через плечо.
– Вот здесь, сэр, – робко пояснил я. – «Также Джорджиана». Это моя мать.
– А-а, – сказал он, возвращаясь. – А это, рядом с матерью, твой отец?
– Да, сэр, – сказал я. – Он тоже здесь: «Житель сего прихода».
– Так, – протянул он и помолчал. – С кем же ты живешь, или, вернее сказать, с кем жил, потому что я не решил еще, оставить тебя в живых или нет.
– С сестрой, сэр. Миссис Джо Гарджери. Она жена кузнеца, сэр.
– Кузнеца, говоришь? – переспросил он. И посмотрел на свою ногу.
Он несколько раз переводил хмурый взгляд со своей ноги на меня и обратно, потом подошел ко мне вплотную, взял за плечи и запрокинул назад сколько мог дальше, так что его глаза испытующе глядели на меня сверху вниз, а мои растерянно глядели на него снизу вверх.
– Теперь слушай меня, – сказал он, – и помни, что я еще не решил, оставить тебя в живых или нет. Что такое подпилок, ты знаешь?
– Да, сэр.
– А что такое жратва, знаешь?
– Да, сэр.
После каждого вопроса он легонько встряхивал меня, чтобы я лучше чувствовал грозящую мне опасность и полную свою беспомощность.
– Ты мне достанешь подпилок. – Он тряхнул меня. – И достанешь жратвы. – Он снова тряхнул меня. – И принесешь все сюда. – Он снова тряхнул меня. – Не то я вырву у тебя сердце с печенкой. – Он снова тряхнул меня.
Я был до смерти перепуган, и голова у меня так кружилась, что я вцепился в него обеими руками и сказал:
– Пожалуйста, сэр, не трясите меня, тогда меня, может, не будет тошнить и я лучше пойму.
Он так запрокинул меня назад, что церковь перескочила через свою флюгарку. Потом выпрямил одним рывком и, все еще держа за плечи, заговорил страшнее прежнего:
– Завтра чуть свет ты принесешь мне подпилок и жратвы. Вон туда, к старой батарее. Если принесешь, и никому ни слова не скажешь, и виду не подашь, что встретил меня или кого другого, тогда, так и быть, живи. А не принесешь или отступишь от моих слов хоть вот на столько, тогда вырвут у тебя сердце с печенкой, зажарят и съедят. И ты