Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра. Роман. Светлана Кузнецова
оно было смирным и слушалось его. А потом оно спряталось в другом измерении за шкафом на долгие годы. И вот теперь вылезло и притворялось тахтой. Кот смотрел на меня. Глаза у него были широко раскрыты. Он тоже понимал: мир не таков, каким кажется, – просто мы не все видим.
Когда уходили соседки, мать и бабуля Мартуля доставали деревянные кубики с картинками, раскладывали их на моей перине, и мы начинали играть в магазин.
Бабуля взяла у меня кубик, на котором был нарисован дом, и сказала:
– Я его покупаю.
– Дом не продается, – ответила я.
– Почему?
– Потому что его нельзя унести.
– Ну как же нельзя? Можно купить сруб и перевезти его куда угодно.
– Дом может двигаться? – не поверила я.
– Не сам, но его можно двигать.
Этот факт вызвал во мне восторг. Я вскочила с перины и закричала. Бабуля Мартуля схватила меня и уложила обратно. Мать сжала губы и погрозила пальцем. А я начала плакать – они не дали мне возможность насладиться осознанием того, что дом может двигаться. Ведь движение – самая удивительная вещь на свете.
В прихожей хлопнула дверь – вернулся с работы отец.
– Опять поддатый? – с презрением произнесла мать и добавила: – Иди, успокаивай.
Отец вошел в комнату. Я сидела на коленях у бабули Мартули и рыдала. Отец опустился на корточки передо мной и спросил: «Эт самое, чего ты?» «Дом двигается!» – глотая слезы, объяснила я. В руке у меня был крепко зажат кубик с картинкой дома. Отец вдруг отнял у меня кубик и стал грызть его. Это было так неожиданно, что слезы у меня высохли, и я полезла к отцу на загривок и стала кусать его за уши. Отец запищал, как кот, – он боялся щекотки. Бабуля снова схватила меня и уложила на перину. А мать со вздохом произнесла:
– Ну и дурак же ты, Ленька.
А потом мать заставила меня ужинать. Она принесла блюдце и положила его рядом со мной на перину. В блюдце было жидкое яйцо, перемешанное с солью и хлебом. Чайной ложкой мать впихивала в меня еду, а я подставляла под ложку щеку вместо рта. Мать ругалась. Если бы я выросла с пятиэтажный дом, я бы нашла способ уничтожить все мировые запасы пищи. Не было на свете вещи отвратительней еды. Казалось, я ем сопли – прохладные и пахнущие вареным яйцом. Меня вырвало.
Все начали суетиться. Все, кроме кота Тасика. Он лежал на подоконнике, мудро зажмурившись, спокойный, как шкаф. Глядя на него, я понимала, что все в порядке и волноваться на самом деле не о чем. Бабуля носила меня на руках по комнате, а мать меняла простыню и строго говорила бабуле: «Не укачивай ее». Мне положили на голову компресс и на неделю запретили даже садиться на перине.
Поздно вечером возвращался из цеха дед Николай. Ужинал и шел гулять по пустырю, который лежал за нашим домом, прямо за дорогой, посреди Путейской улицы. Раньше, до потрясения, дед брал меня с собой – и мы