Остров Ржевский. Ольга Григорьевская
снял с цепочки ключ и вручил ему. – Остался по старой памяти. Я и забыл его вернуть, когда мы… И вот сегодня, хм, пригодился.
Сделал вид, что смеюсь, а он лишь презрительно спустил взгляд до самых моих ботинок. Показалось на мгновение, сейчас плюнет на них и выругается в стиле мелких мафиози из фильма. Он был примерно одних со мной лет, среднего роста, гораздо мощнее, спортивнее меня. И от него веяло хладнокровной уверенностью в своем превосходстве.
– Не попадайся мне больше на глаза. Слышишь, ты?
– Пытаешься мне угрожать? Может, давай прямо здесь разберемся? – расхорохорился я.
– Проваливай, неудачник, – он похлопал по двери лифта и ушел обратно в квартиру.
А я остался стоять и смотрел ему вслед. Неудачник и есть, что тут скажешь.
Дугин слушал меня серьезно лишь до середины рассказа. Начиная со звука сливного бачка, он хохотал без остановки, в полный голос и мощь легких. Мой лучший друг, Михаил Дугин.
4
Младшему сыну Игоря и Ларисы Ржевских Егору через неделю должно было исполниться десять лет. Подготовка к празднику достигла оглушительных размахов, и каждый раз, приходя в родительский дом, я хватался за голову от очередных идей матери.
– Папа, – говорил я, пока нас никто не слышал, – она свихнулась со своим Егорушкой. Что за королевский бал, зачем? Мальчишке всего десять, соберите его одноклассников, ребят со двора – он будет счастлив. Кому нужны помпезные празднества? Ну ты-то хоть скажи Ларисе!
Отец кивал и слабо улыбался. Сказать Ларисе он, конечно, мог, но много ли в том будет проку, мы прекрасно знали. Для нее закатить лучший детский праздник года значило не потерять лицо, еще раз подтвердить себе и обществу, что Ржевские – семейство высшего порядка, элита города Р. Не было сомнений, ей ни капли не доставит радости вся та пышность, с которой станут чествовать именинника, но она просто не могла иначе жить. Для Ларисы демонстрировать свою исключительность было единственным вариантом нормы.
Я бы никогда не признался, как на каждом шагу непроизвольно сравниваю собственное детство с детством брата и нахожу, к досаде своей, что Егорка гораздо счастливее в этом возрасте. Не потому ли иногда я почти верил обвинениям Ларисы в том, что совсем, совсем не люблю младшего?
Но это гораздо сложнее, чем пыталась измыслить Лариса. Когда-то она была мне добрым другом и заботливой мамочкой, с тех пор я подрос, а чувства ее изменились. Никто из нас не сказал бы с уверенностью, как эта трещина возникла и почему мы – отец, Лариса, я – позволили ей расползтись по крепкому шару, разрушить его цельность и ровный ход. Однажды мы все почувствовали, что мама не любит меня, больше не любит или никогда и не любила, но продолжали еще много лет вежливо изображать счастливую семью. У них появился Егорка, я, шестнадцатилетний, остался наедине со страхом снова оказаться на обочине. К счастью, Игорь Ржевский продолжал по-прежнему чуть отстраненно заботиться обо мне. Возможно, мы даже стали ближе с тех пор,