Охотникъ. Исторический роман. Филипп Марков
сохранить трезвость суждений в час всеобщей милитаристской эйфории. Он принял решение не тянуть с отъездом и прибыть в Петербург как можно раньше.
Ефрем Сергеевич беспрестанно возмущался и выказывал всевозможное недовольство сложившейся ситуацией. На следующее утро, после прибытия Георгия, он пытался вызвонить Новосельцева, но выяснилось, что чиновник был уволен из присутствия еще в пятницу, восемнадцатого числа.
– Похоже, что этот субъект, набрал взяток со всей губернии и был таков, – негодовал Ефрем Сергеевич.
Он рассказал Георгию, что, когда начальство заметило количество мздоимств Новосельцева, его попросили оставить службу в срочном порядке, чтобы предотвратить возможный скандал. Тот согласился, видимо, не особенно расстраиваясь по этому поводу. Ефрем Сергеевич пытался как-то изменить решение по племяннику, но ему ответили, что это дело уже решенное, но волноваться ему не о чем: всего лишь канцелярская работа на частном заводе, которой должно прибавиться в связи с расширением производства пороха в военных целях.
Ефрем Сергеевич не привык слышать отказ в своих прошениях, но кажется, был бессилен, так как государственной машине было просто-напросто не до него. Он злился, то и дело срываясь, то на прислугу, то на Георгия. До него дошли сведения о том, что из конюшни пропала одна из дорогих лошадей, которую Георгий брал для поездки в Томск.
– Ты что, лиходей, в карты ее проиграл, что ль? В Томск на буланом жеребце выехал, а приехал, говорят, на какой-то дохлой кляче. Вычесть бы из жалования твоего, да жаль не имеешь ты ничего за душой! – грозя кулаком, надрывался Ефрем Сергеевич.
Георгий отмалчивался, виновато опустив голову. Лицо его ничего не выражало. Он старался пропускать мимо ушей дядины обвинения, то и дело сменявшиеся причитаниями. Он уже давно не играл в карты, по крайней мере, не делал крупных ставок, но лучше пусть дядя думает так, чем узнает правду.
– Молчишь? Знаю, что проиграл! Игроман, охальник, бездельник… Молокосос! – не мог остановиться Ефрем Сергеевич.
– А если там взрыв какой, на этом заводе, а если немчура в столицу вторгнется. Сибирь-то у Христа за пазухой, да и под присмотром был бы. Ой, беда, беда – закрестившись, сменил гнев на беспокойную жалость к неразумному племяннику купец, в сердцах хлопнув себя ладонью по колену.
Георгий, изрядно утомившись, захотел оборвать бессмысленный разговор.
– Дядя, ну тоже мне, за пазухой. Вы же давеча рассуждали, что японцы могут на стороне кайзера выступить, и Сибирь тогда под угрозой окажется. А пленных немцев куда денут по-вашему? Уж не в столице же их всех размещать, когда вот-те, пожалуйста, огрызок Империи! – заспорил Георгий.
– Я те дам огрызок, ты мне страну Ермака так называть не смей! – возмутился Ефрем Сергеевич, сдвинув седые брови, так что его лоб покрылся морщинами более обычного.
– Ладно, дядя, к чему вы пытаетесь меня склонить? Это ведь ваша все затея была с этим скользким