Буча. Синдром Корсакова (сборник). Вячеслав Немышев
расшнуровывать берцы.
– Размер у тебя какой? В смысле ботинки, говорю, какие носишь – сорок третий? В самый раз. Снимай свои, давай, давай рассупонивайся. Зачем? Дело, дело говорю… Так будет правильно. Мне уж ни к чему все это, только вспоминать.
Молодой человек на странную просьбу пожал плечами, хрустнул липучками на кроссовках. Иван протянул попутчику берцы.
– Трофейные, сносу нет. Бери.
Молодой человек влез в ботинки: потопал, стукнул один об другой. Звякнули подковы. Он скептически улыбнулся.
– Думаете, это выход?
– Да нет, просто… просто не отпускает. Будь, – сказал на прощание Иван.
Мать во дворе обняла сына.
Вместе с запахом ее волос, рук и всем, что было в ней родного слезливого, как во всякой доброй матери, нахлынули на Ивана воспоминания, видения детства: яблок со старых, теперь уже срубленных яблонь, лопухов за огородом, цепей от трактора, полыни, домашнего квасу, оврага с колючкою, соседа Болоты-балагура.
– Ма, ма…
– Сынок… ждали. Больше уж не ходи… и-и-и-и-и, – потихоньку заголосила мать, сдерживалась, как могла, и все ж плакнула: – Сына-а-а, родима-ай, Жорочка, и-и-и…
Отец с задов вышел. Улей нес. Поставил.
– Мать, мать, хорош. – Руки о бока потер. – Здоров, Иван.
– Приехал, бать.
Мать, зажав рот, схватила Иванову сумку – и за шторки. На пороге оступилась, обернулась с жалобной улыбкой: прости, сынок, не сдержалась.
Мяукнула под ногами толстенная кошка.
Отец дернул Ивана за плечи, притянул к себе, хотел шлепнуть, похлопать – на крепость проверить как всегда, но передумал. И погладил по плечу, колючим чмокнул Ивана в скулу. Кошка стала тереться о ноги. Отец шумнул:
– Пшла, сатана! – Кошка шмыгнула обратно в дом. – Тьфу, шалава, котится по три раза в году. Надо и ее с котятами вместе притопить.
Иван улыбнулся. Отец засмолил беломорину.
Мать выглянула из-за шторки: на отца бровями повела, а на Ивана самую чуть подвсхлипнула. Отец зыркнул в ответку. Разговор завязался так – о мелочах: про пчел, дорогу обсудили. Отец охнул – баню топить же! Иван говорит, нельзя ему после ранения, слабость нападает временами, может в обморок свалиться. Отец смотрит на сына, качает головой, – худой Иван, желтый.
Мать расшумелась на отца, чтоб дал обтрястись с дороги.
Обмылся Иван: постоял под душем, смыл всю дорожную накипь и, одевшись в чистое, что мать приготовила, вышел в комнаты.
Обедать решили в семейном кругу, да куда там: родни, да друзья, да соседи, да по работе – так и набралось чуть не полдвора. Хорошо Ивану стало. И снова, как в тамбуре, когда еще до попутчика – о добром, счастливом, не роковом задумалось – замечталось.
Сестры – обе румяные с улицы, с ветра. Иван с ними расцеловался. Сестры тоже пустили по слезе. Старший Болотников пришел, принес водку. Мать на него с порога так-разэдак, туды-сюды. А Болоте все божья роса. Он уж с утра опохмелившись, еще успел в управе поругаться с начальством. Злой – матерится. Сел за стол, через