Ровесники. Немцы и русские (сборник). Сборник
он верит в Аллаха?» Для меня это было абсолютно невероятно. С соседями жили нейтрально, ни они, ни мы в гости не ходили, не то время было. В доме, где мы поселились, было четыре маленькие комнатки и большая «зала». Перегородки были дощатые, оклеенные газетами. Хозяйка – жена деда – умерла перед войной, а в комнатах до войны жили четыре сына хозяина со своими женами. Еще до нашего переселения сюда три невестки получили похоронки, четвертая получила уже при нас. Постепенно все они возвращались к своим родным. Наверное, старику было горько и одиноко, вот и пустил он нас к себе, разместившись в кухне. Я его побаивался, хотя он много помогал нашим женщинам, знакомил их с новым для них бытом. Зимой Луговую заносило снегом, расчищались только тропки вдоль домов, летом двор зарастал травой, лебеда, укроп, полусъедобные калачики, конопля и др.
Вскоре после нашего приезда я заболел, высокая температура, в общем, попал я в инфекционное отделение больницы. Перед этим пропала моя обезьянка – игрушка, которую мы привезли из Ростова и которую я считал своим талисманом. Куда и как она пропала – я не знаю. Искали, но не нашли, а я заболел. Врачи разводили руками, но не ставили диагноз. Однажды врачи потребовали, чтобы меня кормили, и как и где уж достали, но мне принесли маленький стаканчик меда.
Пролежал я здесь до весны, но не умер, вытащили меня врачи, мама и бабушка. Худущим, покачивающимся от слабости меня выписали, так и не поставив диагноз. Записали – «возвратный тиф», но не скрывали, что не уверены, так ли это.
Еще до болезни – к нашей огромной радости – мы услышали о разгроме немцев под Москвой. Как мы ждали этих победных сводок Левитана, сидя у репродуктора. Я вырезал из газеты портрет товарища Сталина, в шинели, фуражке, без всяких знаков различия, только красная звезда на фуражке, наклеил портрет на белый лист бумаги, раскрасил края синими чернилами и прикрепил его на стене. Как мы верили, что Сталин одержит победу, мы еще не знали какой ценой. А по ночам мы слышали, как плакали невестки деда-хозяина, ставшие одна за другой вдовами.
Еще до конца учебного года меня перевели в другую школу, поближе. Но и там я учился слабо. Читал я бегло, с арифметикой было хуже. Иногда мне хотелось порадовать маму и бабушку, и я старался проявить прилежание в приготовлении уроков. Получалось это далеко не всегда.
Сергей, как старший, очень помогал взрослым. Рубил дрова, помогал топить печь, орудовал с ухватом и, кроме того, чем тревожнее становились сводки, тем активнее мы готовились к борьбе с фашистами. Точили топоры и ножи, собирались в партизаны. Готовились к выпуску листовок. Слушали известия по радио, писать листовки как самому грамотному было поручено Сергею. К счастью, до этого не дошло. Помню тревогу взрослых. Бабушка говорила: «У меня больше нет сил, второй эвакуации я не переживу». По вечерам, особенно в зимние вечера, при мерцающей коптилке и при свете горящих в «голландке» (печке) дров мы усаживались на топчане и пели советские довоенные и военные песни. Мне кажется, что все песни военных