Наша Рыбка. Робин Фокс
прилив радости, будто кто-то плеснул мне за шиворот теплой липкой краски: давно никто так не смеялся над моими шутками.
В тот момент пришел Петя: я увидел в отражении сначала его красный пуховик, затем бледное лицо с пунцовыми от мороза щеками, а потом такой же пунцовый букет тюльпанов. Я лучше не буду рассказывать, с какой скоростью покинуло меня щекочущее чувство, вызванное смехом Ясны, и вместо него зародилось странное подозрение в абсурдности происходящего.
Опишу немного Воронцова, тем более что раньше я этого не сделал, а теперь, кажется, самое время. В его внешности было что-то неуловимо-нервное. Он не был ни основательным, ни надежным, но вызывал доверие, хотя я все время подсознательно ждал от него какого-то срыва.
Он увидел ирисы, которые приветливая официантка поставила в вазу на нашем столе, и я весь внутренне напрягся: какой реакции от него ожидать? Непонятно.
Мне стало стыдно за нас обоих. За эти нелепые букеты, вообще за эту встречу. За то, что я не узнал Ясну, за то, что бормотал какие-то дурацкие шутки. За то, что Петя приперся с такой самодовольной красной рожей. За его выразительный носище, за мой ботанский свитер с елками.
– Привет! – сказал Петя, подойдя ближе, и пожал руку мне и Ясне (почему я так не сделал?). – Извините за опоздание. Ясна, это тебе.
Он отдал ей цветы и тем временем странно на меня взглянул. Он иногда так смотрит, словно в душу заглядывает.
– Спасибо. Я из всех цветов больше всего люблю тюльпаны, – оживилась Ярославна.
Еще не легче. Мне захотелось провалиться к черту. Браво, дружок, ты просто лучший.
– Хотя теперь и ирисы тоже.
– Ладно тебе… – нехотя протянул я.
– Правда, просто раньше я о них не думала. Мне их никогда не дарили. Мне вообще цветы почти не дарят! – Почему-то это ее развеселило.
Признаюсь, стало легче. Я страшно падок на все эти женские хитрости.
– Ты выглядишь так, будто работаешь в глянцевом журнале, – сказал Петя. Он пристально рассмотрел ее, совершенно не стесняясь останавливать взгляд на самых интересных местах.
– Спасибо, конечно. Но я совсем не хочу работать в дорогом журнале. – Она притянула к себе стакан с молочно-сиреневым коктейлем из черники.
– Это почему? Ты же журналисткой собираешься стать. Будешь писать для глянца…
– Ну уж нет, – перебила его Ясна таким уставшим тоном, словно тема эта давно набила ей оскомину и разговор начался уже несколько часов назад, а не секунд. – Ты даже не представляешь, сколько девушек на нашем курсе думают так же. Одна половина из них хочет работать в гламурном издании, а другая – стать телеведущими.
– А ты?
– Я? Я хочу писать о том, что действительно важно.
Я все готовился, когда начну извиняться за наше с Петей поведение, подбирал слова и строил планы, как к этому подвести, но разговор неожиданно ушел в другое русло, и Ясна с Воронцовым еще минут двадцать разговаривали о журналистике. В девчонке проступал максимализм, очень характерный для ее возраста, но я только улыбался этому.
– …Я хочу