Как я стал знаменитым, худым, богатым, счастливым собой. Эрик Вейнер
«счастье» фигурирует во всех основополагающих документах, экологам стоило бы уже давно вцепиться в идеи биофилии.
И я, конечно, не мог оставить ее без внимания. Я чувствую, как я парю над долиной. Я читаю другой знак: «Велики дела Господни», – и я ловлю себя на том, что ощущаю тихое согласие. Я чувствую легкость мысли и слышу щебечущую мелодию. Неужели я получаю трансцендентальный опыт?
Нет, это телефон Сюзан сигнализирует о получении сообщения. Самый высокий пик Европы, на который можно добраться по канатной дороге, оказывается, доступен и для сотовых сетей. Мой момент блаженства испаряется, как снег в июле.
Вернувшись в Церматт, я размышляю над тем, что случилось со мной на горе. Самым рациональным объяснением выглядит гипоксия – недостаток кислорода. Эта болезнь имеет множество симптомов (включая смерть как конечный симптом), но самым распространенным является чувство эйфории.
Кроме того, я обнаружил, что проголодался. Сюзан решает, что мне нужно попробовать фондю. Последний раз я слышал слово «фондю» или хотя бы думал об этом – в 1978 году. У моей матери был набор для фондю. До сих пор ясно помню его. Бледно-оранжевый, с небольшими углублениями для крошечных вилок. Он стоял в нашей столовой долгие годы как какой-то музейный экспонат. Я не помню ни разу, чтобы его кто-либо использовал.
Наше фондю приносят в большой стальной миске. Никакого оранжевого, что радует. После нескольких порций эйфории не наступает, но я чувствую себя, как мне кажется, настоящим швейцарцем. Довольным. Нейтральным. Может быть, это объясняет швейцарский нейтралитет. Может быть, это основано не на глубинной морали, но на более практичных причинах. Фондю и войны несовместимы.
Вернувшись в Женеву, Сюзан знакомит меня с Халилем – молодым швейцарцем, который присоединяется к нашей группе. Мы пьем вино. Он не очень хорошо владеет английским, так что его американская подруга – блондинка из Миннесоты – переводит. Ее зовут Анна. Она очень мила, когда трезвая, но сырая горечь проявляется, стоит ей выпить, что, по моим наблюдениям, довольно частое явление.
– Почему швейцарцы так счастливы? – спрашиваю я Халиля.
– Потому что мы знаем, что в любой момент можем убить себя, – отвечает он со смехом, но он не шутит. В Швейцарии одно из самых либеральных законодательств в части эвтаназии. Люди приезжают сюда со всей Европы, чтобы умереть. Странность этого явления зашкаливает. В стране, где нельзя пользоваться сливом в туалете после 22.00 или косить лужайку по воскресеньям, совершенно законно можно покончить с собой. Когда я сказал друзьям, что собираюсь в Швейцарию в поисках счастливейшего места, многие из них спрашивали: «Не слишком ли у них высок процент самоубийств?» Да, он довольно высок, один из самых высоких в мире.
Все это кажется не имеющим абсолютно никакого смысла. Как счастливейшая из стран может иметь такой высокий процент самоубийств? Объяснение на самом деле довольно простое. В первую очередь число самоубийств статистически