Дмитрий Донской. Сергей Бородин
клюва скинул.
– А слушай дале – вот и коготок сверкнул: «Аз же святитель есмь, а не ратный человек, благоволением иду, яко и Господь, посылая ученики своя на проповедь, учаще их, глаголя: приемляй вас, Мене приемлет».
– Еще на Москву идет, а уж намекает: коли кто против Киприана пойдет, против Бога пойдет. Прииму грех на свою душу!
Дмитрий крикнул воина. Велел скоро звать Бренка.
– Что задумал, господине? – спросил Сергий.
– Не спрошу благословения твоего. Хочу грех на одного себя принять.
Сергий улыбнулся.
Бренко уже ждал Дмитрия в палатах и скоро сбежал в сад.
– Дело такое: едет сюда митрополитом Киприан. Из Любутска письмо прислал. И с ним слуги и люди, и времени нам терять нельзя. Посылай ему встречу. Выбери кого построже, пущай воздадут такую честь, чтоб не знал, где лечь и где сесть. Понял?
– Княже, ведь он же от патриарха поставлен?
– Я патриарху дары шлю. Без меня б не дары, а дыры на патриаршем дворе в Царьграде сверкали. Византия старым орлом чванится, а на моих деньгах держится. Сколько уж лет мы и гривнами, и мехами, и золотом, и товарами чтим их. А они хотят по-старому, нас не спрося, своих святителей нам ставить! Узнают, каков от нас прием Киприану оказан, вежливей и патриарх станет.
– Ой, господине! – попрекнул Сергий. – Легко о патриархе речь ведешь, велик грех приемлешь.
– Прости, отче Сергие, тут сгрешу, еще где-нибудь на Бога отработаю. Ступай, Бреноче, ускорь сие.
– Я б мог Никифора-воеводу срядить, да больно злонравен. На руку тяжел, груб.
– Вот-вот, Бреноче. Его и сряди!
– А не переусердствует ли?
– Он переусердствует, он перед Богом и ответит. Скажи: покруче встреть, а меру крутости на его грех оставь.
– Будь по-твоему, Дмитрий Иванович.
– А еще слушай, – какого посла к отцу Сергию слал? Он из устного ничего ему не передал, стоял дерзко. Кто сей?
– Исправного воина туда посылали. Сам ему наказывал. Семушкой зовут. Вернется – разведаю.
– Еще не вернулся?
– Загулял ли? Дело воинское.
– Не воинское дело гулять, когда кличут на рать.
– Сведаю, Дмитрий Иванович.
В это время в сад долетел рев труб, людские нестройные голоса, гул народа, неистовый вскрик женщины и еще женские голоса, крики. Какая-то молодая баба запричитала, но в ответ ей раздался дружный мужской смех, и, все покрывая, поднялся сильный юношеский голос запевалы:
Ай, не сизый орлище встрепенулся…
Трубы стихли. Голоса подхватили песню и понесли ее из Кремля к воротам, мимо княжеских теремов, садов, церквей, из городской тесноты в простор неизвестной дороги:
Ай, не сизый орлище встрепенулся,
Не грозовая туча наплывает…
– Тронулись! – сказал Дмитрий и перекрестился.
И пошел к терему рядом с Сергием; Бренко следовал позади.
– Где будет молебствие? – спросил Сергий.
– В поле, за заставой. Там уже приуготовлено, –