Три сестры, три королевы. Филиппа Грегори
более, чем когда-либо. В этот момент Мария разражается слезами и бросается к одной из нянечек. Я не обращаю на это ни малейшего внимания. – Двор пребывает в глубоком трауре, и здесь не должно быть никаких шумных игр, балов или глупых поединков. – Я окидываю Екатерину презрительным взглядом. – Вы удивили меня, вдовствующая принцесса. Я с сожалением поведаю бабушке о том, как вы забылись.
Мне кажется, что я поставила ее на место на глазах у всех присутствовавших, и, исполнившись торжеством, разворачиваюсь к выходу, когда меня останавливает ее голос.
– Нет, вы не правы, сестра. Это принц Артур просил меня играть с принцессой Марией и гулять и разговаривать с вами. Он знал, что умирает, и попросил меня утешить каждого из вас.
Я одним движением разворачиваюсь, подлетаю к ней и, схватив за руку, отвожу ее в сторону от остальных, чтобы нас больше никто не слышал.
– Он знал? А мне он ничего не передавал? – В тот момент я была уверена в том, что он послал мне прощальное слово. Артур любил меня, а я любила его. Мы были всем друг для друга. Он просто должен был оставить послание только для меня. – Что он велел передать мне? Что он сказал?
Вместо ответа она отводит глаза, и я начинаю думать, что она что-то от меня скрывает. Я не доверяю ей и прижимаю ее к себе так, словно стараюсь ее обнять.
– Мне так жаль, Маргарита, – говорит она, высвобождаясь из моей хватки. – Мне так жаль! Но он надеялся, что о нем не будут горевать, и просил меня утешить сестер.
– А ты? – не унимаюсь я. – Он велел тебе не оплакивать его?
Она опускает глаза, и теперь я точно знаю, что она что-то недоговаривает.
– У нас был приватный разговор прямо перед тем, как он умер, – только и говорит она.
– О чем? – Я знаю, что я груба с ней.
Внезапно она поднимает на меня глаза, и я вижу, что они горят страстью.
– Я дала клятву, – взрывается она. – У него была ко мне просьба, и я поклялась ее исполнить.
– Что ты пообещала?
Но она уже прикрыла глаза и снова опустила взгляд, пряча тайну. Она скрывала от меня последнюю волю моего брата.
– Non possum dicere, – отвечает она.
– Что? – Я встряхиваю ее, словно она маленькая девочка, и я уже готова отвесить ей оплеуху, чтобы добиться послушания. – Говори по-английски, глупая!
В ответ я снова натыкаюсь на мечущий искры взгляд.
– Я не могу, – говорит она. – Но будь уверена в том, что я выполняю его волю и всегда буду исполнять то, что он попросил. Я поклялась.
Ее решимость выбивает меня из колеи. Я не могу убедить ее рассказать мне все и заставить не могу.
– В любом случае тебе не стоит бегать здесь и устраивать шумные игрища, – цежу я. – Бабушке это не понравится, и наша мать нуждается в покое. Вы и так уже могли ее разбудить.
– Она беременна? – тихо спросила она. Разумеется, это ее не касалось, и матери не пришлось бы рожать еще, если бы Артур был жив. Конечно же, именно Екатерина была виновата в том, что мать измучена и вынуждена отправиться в еще одно уединение,