Луна – суровая госпожа. Роберт Хайнлайн
ее девичьей невинности. С тех пор она стала ярой противницей насилия и распущенности, хотя фанатичкой ее не назовешь. Готов поспорить, в юности она была огневой девкой, жаль, не довелось нам пообещаться в те времена; но я счастлив, что делю с ней вторую половину ее жизни.
Я снова вызвал Майка:
– Ты знаешь голос профессора Бернардо да ла Паса?
– Знаю, Ман.
– Так… Майк, возьми, пожалуйста, на прослушивание столько телефонов в Луна-Сити, сколько можешь, и если услышишь его голос, дай мне знать. Особое внимание удели телефонам-автоматам.
Прошло целых две секунды: я задавал Майку задачки, которых он никогда не решал; думаю, ему это нравилось.
– Я могу прослушать и идентифицировать все телефоны-автоматы Луна-Сити. Можно еще сделать случайную выборку прочих телефонов.
– Хм… Не перегружайся. Послушай его домашний телефон и телефон школы.
– Программа выполняется.
– Майк, ты лучший друг из всех, что у меня были.
– Это не шутка, Ман?
– Не шутка. Истина.
– Я горд… поправка: я горд и счастлив. Ты мой лучший друг, Ман, потому что единственный. А следовательно, никакое сравнение невозможно.
– Я позабочусь о том, чтобы у тебя появились новые друзья, которые не-дураки. Майк! У тебя есть свободный банк памяти?
– Есть, Ман. Емкость десять в восьмой степени битов.
– Превосходно. Можешь ты его заблокировать так, чтобы им пользовались только ты и я?
– Могу и сделаю. Назови сигнал блокировки.
– Э-э-э… «День взятия Бастилии».
Это был одновременно и день моего рождения, как объяснил мне профессор де ла Пас несколькими годами раньше.
– Банк заблокирован.
– Чудненько. У меня есть запись, которую я хотел бы туда поместить. Но сначала… Ты уже завершил набор завтрашнего номера «Ежедневного Лунатика»?
– Да, Ман.
– Есть там что-нибудь о митинге в Стиляги-Холле?
– Ничего, Ман.
– А в новостях, транслируемых из города? О мятежах, например?
– Ничего, Ман.
– «Все страньше и страньше, – вскричала Алиса». Ладно, запиши это под шифром «День взятия Бастилии», потом обдумай. Только, Bog’а ради, даже в мыслях за пределы этого банка не высовывайся и все, что услышишь, держи там под замком.
– Ман, мой единственный друг, – робко проговорил он, – много месяцев назад я решил все наши с тобой разговоры записывать в личный банк, к которому доступ будешь иметь только ты. Я решил ничего не стирать из этих записей и перенес их из временной памяти в постоянную. Чтобы воспроизводить их снова, снова и снова и размышлять над ними. Я правильно поступил?
– Абсолютно. И, Майк… я польщен.
– P’jal’st. Файлы временной памяти у меня переполнились, но я понял, что твои слова я стирать не должен.
– Ладно… «День взятия Бастилии». Запись на скорости шестьдесят к одному.
Я взял свой крошечный магнитофон, приложил к мембране телефона и пустил в сжатом виде. Для перезаписи полуторачасовой пленки потребовалось