Жернова. 1918–1953. Книга шестая. Большая чистка. Виктор Мануйлов
начавшееся в прошлом году, продолжается в ужасающих масштабах. Причем, лучших, наиболее революционных кадров.
Случись завтра революция в Германии, кто пойдет на тамошние баррикады? Где логика, в чем диалектика исторического развития?
Вдруг желтый свет, излучаемый глазами Сталина, замерцал, потек, охватывая потолок и стеллажи с книгами. Николай Иванович, до этого никогда не впадавший в мистику, зажмурил глаза и со страхом подумал: «Я схожу с ума». Через несколько секунд он открыл глаза – свет не исчез, он стал еще ярче и имел явно материальную основу: свет пробивался в невидимые лазейки сквозь плотные шторы, он шевелился на потолке, скользил по книжным полкам, усиливаясь и разрастаясь, так что казалось: вот-вот он прожжет шторы – так ярко они светились – и яростным вихрем ворвется в кабинет…
Но свет так же внезапно померк, зато послышалось нарастающее скуление автомобильного мотора. Оно вошло в мозг, сверлило его изнутри, разрывая сосуды, выдавливая закипающую кровь через уши и глаза.
Николай Иванович сжался на стуле. Сердце билось в ребра тяжелыми толчками; отчетливо слышалось, как оно натужно всхлипывает и содрогается от непосильного напряжения: вот-вот не выдержит и разорвется. Хотелось приложить руку к груди, успокоить свое сердце, защитить, но он сидел и не шевелился, завороженный и парализованный скулением автомобильного мотора.
Скуление достигло предела, однако не оборвалось на этом пределе, а стало опадать и затихло, проплыв мимо.
Установилась могильная тишина, которую можно, при желании, потрогать руками.
Так, наверное, еще ничего не понимая, чувствует себя человек, пробудившийся от летаргического сна, которого похоронили, приняв за мертвого: давящая, удушливая тишина, среди которой постепенно вызревает вселенский ужас. Он вот-вот перейдет в агонию безумия, стоит лишь пошевелить рукой и потрогать гробовые доски этой тишины.
Николай Иванович с силой сжал голову руками, выдавливая из себя копящийся в мозгу чужой ужас – ужас человека, проснувшегося в гробу, – долго сидел неподвижно, этим ужасом обессиленный.
«Надо что-то делать, – звучало в его голове все громче и настойчивее. Нельзя поддаваться ке… Нельзя поддаваться обстоятельствам-вам-вам-вам-вам-вам… Марксист и большевик-ленинец не имеет права-ва-ва-ва-ва-ва, не должен-жен-жен-жен-жен-жен…» Но что именно не должен марксист и большевик-ленинец, если иметь в виду конкретные обстоятельства – в голову не приходило. А если просто человек? Он, Николай Бухарин, есть просто человек! С некоторых пор. Он хочет жить. Он еще молод, в нем столько сил. Он привык бороться. Он готов бороться. Вот только в нужный момент почему-то все чаще забываются нужные слова и факты, способные защитить, оправдать, отклонить облыжные обвинения…
Убеждения не действовали. Они точно проваливались в черную дыру, зияющую на одной из книжных полок, и глохли в ней дробящимися звуками. Николай Иванович знал, что дыра эта образовалась