Черноногие. Э. Шевалье
подобрал ее в степи, когда она была не больше куклы. Он все еще называл ее своей Крошкой-Белянкой. Ну, она была мила, мила, что твое сердце. Что ни день, я все напевал ей про любовь, а она всегда была готова поставить меня в затруднительные обстоятельства. Благословенная ваша простота! Ах, что это была за чародейка, когда она принималась выкидывать свои штуки! Верхом она ездила лучше слуги! Что, бишь, такое я говорил? Да, ну уж и задавала она работы всем охотникам, что тебе шелк распутать! Сегодня один влюблен, завтра другой. Не менее двадцати раз ее похищали, а сколько через нее было убито молодых и храбрых рыцарей – и счет потерян! Она была до окаянства прекрасна, эта Белянка старого Козла. Признаюсь, дочка Саула Вандера порядком смахивает на нее. Пока она не будет связана солидным браком, конца не будет минам и контрминам, ловушкам и интрижкам, ранам и синякам. Помяните мое слово, что так.
– Какая плачевная картина, – сказал Кенет, улыбаясь.
– Всего лишь житейская истина. Это по всему видно. Разве не было уже обмена жестокими словами и дуэли? Готов пари держать – Огневик против миллиона долларов, – что она еще не раз поставит вас в затруднительные обстоятельства.
Ник заложил под язык новую порцию табачной жвачки и принял торжественный вид оракула, много раз доказавшего на деле свою проницательность, так что и сомнения не могло быть в верности его предсказаний.
– А я все думаю об Аврааме Гэмете, – сказал Кенет.
– Да, жаль его, беднягу! Впрочем, это неизбежные случайности избранного нами образа жизни. С другой стороны, невелика потеря. У него были хорошие ноги, хорошие руки, хорошая голова, хороший желудок, но ни на волос энергии. Широкополый! И вся его сила сосредоточивалась в его желудке. А эти его вечные оханья совсем были мне не по вкусу. Ей-богу! Право слово, так, а он был самый ужасный…
Внезапное появление какого-то всадника положило конец излияниям Ника. Всадник тихо продвигался в десяти шагах от них.
– Бобры и выдры! – воскликнул Ник Уинфлз, даже подскочив от удивления. – Вот и сам наш товарищ во всей плоти и костях! А мы только что толковали про вас, почтенный господин, и наши думы были так плачевны… ну так плачевны… Вот я, например, проплакал около часа по крайней мере, да вот, смотрите, у меня и теперь глаза мокрые.
– Друг Уинфлз! Подъезжая, я слышал, как ты выражал свою печаль, и благодарю тебя за доброе слово, – сухо отвечал Гэмет, слезая с лошади.
Кенет внимательно осматривал его, пока он расседлывал свою лошадь. Ему припомнилось виденное в лесу. Картина разрубленных пополам голов все еще мерещилась ему. Кто убил несчастных, которым принадлежали эти головы? Без сомнения, не Гэмет. Однако Кенет предполагал расспросить тяжеловесного квакера, в надежде, что его ответы позволят установить истину.
Авраам закончил заниматься с лошадью, подошел к костру и грел руки у огня. Кенет наблюдал за ним с большим вниманием, чем прежде. Его фигура, хотя громадных размеров и мускулистая, производила впечатление приятное. В ней была