Невеста Нила. Георг Эберс
не успел забыть.
– Адонаи[28], как можно все вспомнить! – всплеснул руками еврей. – Но позвольте, молодой господин, я постараюсь. В такую жаркую пору мы встаем до солнечного восхода: сначала молимся, потом едим утреннюю похлебку…
– Опусти никчемные подробности! – торопил Орион.
Но Гамалиил продолжал на прежний лад, не смущаясь словами юноши:
– После завтрака маленькая Руфь вскочила ко мне на колени и принялась выдергивать седые волоски, растущие у меня на носу. Я кричал: «Ай, больно!» – а солнце как раз дошло в эту минуту до глиняной скамьи, где мы сидели.
– Ну а когда же оно доходит до этой скамьи? – вскричал молодой человек.
– В летнее время как раз два часа спустя после солнечного восхода, – ответил Гамалиил. – Удостой меня завтра утром своим посещением и убедись в истине моих слов, – прибавил он, – по крайней мере я буду иметь случай показать тебе свой товар: у меня есть превосходные, роскошные вещи.
– Два часа спустя после солнечного восхода! – едва слышно прошептал Орион.
«Что бы это значило?» – со страхом думал он. Посылка, отправленная в Константинополь, была вручена хазару четырьмя часами позднее. Словам еврея можно было поверить вполне. Этот богатый, честный и вечно веселый человек отличался правдивостью; следовательно, драгоценный камень, проданный ему Гирамом, был не тот. Но как это все случилось? В такой путанице событий решительно можно сойти с ума. И почему Ориону нельзя высказаться откровенно в серьезном деле, где уже одно молчание было обманом, бессовестной ложью против отца и матери? Дай бог, чтобы злополучному заике удалось уйти от преследования! Если его поймают, что тогда будет, боже милосердный! Но нет, вероятно, сириец скроется… В крайнем случае, как это ни ужасно, Гирам должен поплатиться за мнимую кражу: честь Ориона стоит выше чести целой сотни конюхов. Он позаботится о том, чтобы избавить вольноотпущенника от смертной казни и возвратить ему свободу.
Между тем купец окончил осмотр, но, по-видимому, не вполне убедился в подлинности смарагда.
Ориону давно хотелось прервать его размышления и опыты над камнем. Если смарагд признают за тот, который украшал драгоценный ковер, молодой человек спасен.
Терпение юноши истощилось, он обернулся к Гашиму и сказал:
– Покажи мне, пожалуйста, смарагд – он представляет собой такую редкость, что найти другой, одинаковый с ним, решительно невозможно.
– Ну нет, было бы рискованно утверждать подобное, – серьезно возразил араб. – Этот камень похож как две капли воды на тот, который украшал собой ковер, но на нем есть маленькое возвышение, незамеченное мной на первом. Конечно, первый смарагд никогда не вынимали из оправы, и, может быть, эта маленькая неровность приходилась у него на стороне, прилегавшей к ткани, но все-таки… Скажи-ка, мастер, – прибавил купец, обращаясь к Гамалиилу, – камень был принесен тебе без всякой оправы?
Еврей отвечал утвердительно.
– Жаль,