Люцифер. Том 2. Карл Френцель
выступал из тяжелого тумана последних дней, понуждала его к возвращению забота о родине. Как ни слаба была его рука в гигантской борьбе, которая должна была начаться через несколько недель, но Австрия не должна быть лишена этой руки. В городе, которому неприятель грозит истреблением, немало работы для каждого, без различия пола, звания и состояния.
Как давно не получал он писем из Вены! Эта переписка, сначала доставлявшая ему большое удовольствие, постепенно сделалась для него источником нескончаемых мучений. С тоской по родине соединялась боязнь за участь графа Вольфсегга и Магдалены. Ему казалось, что он своим присутствием оградил бы свою возлюбленную от козней шевалье, от всего, что могло нарушить ее спокойствие и безопасность.
Нетерпение Эгберта уехать из Парижа усиливалось с каждой минутой. Ему предстояла еще тяжелая обязанность проститься с Антуанеттой. Как странно сложились их отношения в последнее время! В противоположность всему тому, что рисовала его фантазия, и даже, быть может, желаниям графа Вольфсегга, чужбина не только не сблизила, но навсегда разлучила их. В городе равенства и свободы разница их рождения и положения в свете сказалась еще сильнее, нежели в Вене и в замке графа Вольфсегга. Несмотря на революцию, Мартиньи сохранили в своем обращении высокомерие старинного французского дворянства. При австрийском дворе присутствие маркизы Гондревилль, графини Вольфсегг, среди многих еще более знатных и богатых женщин, было самым обыкновенным явлением, между тем как в Тюильри, где цвет дворянства составлял редкость, Антуанетта сразу заняла самую видную роль. Непосредственная близость к их величествам окружила ее лучезарным блеском и поставила ее в заколдованный круг, недоступный для Эгберта.
В первое время своего пребывания в Париже Антуанетта была поглощена заботой о брате; теперь ее занимали только празднества, которые следовали одно за другим нескончаемой вереницей. Каждое из них доставляло ей хлопоты, огорчения и блаженство.
Эгберт чувствовал, хотя между ними не было произнесено относительно этого ни одного слова, что чем ближе становится Наполеон ее душе, тем больше она удаляется от него. Он был убежден, что в словах Зефирины не было ни тени правды, но не мог отрицать, что в чувствах и понятиях Антуанетты совершился полный переворот.
– Неужели и ты, прекрасная звезда, навсегда померкнешь для меня? – спрашивал себя Эгберт, подходя к дому Мартиньи.
Вечер еще не наступил. Сумерки только что начали сгущаться над городом. Ни одна звезда еще не зажглась на однообразном фоне неба. Никогда желания Эгберта не простирались до надежды получить руку Антуанетты, но никогда также возможность потерять ее не представлялась ему с такою ясностью, как теперь. Холодная беспощадная действительность предстала перед ним во всей своей наготе. Неужели он навсегда должен расстаться с существом, бывшим так долго его идеалом, и перед вечной разлукой выслушать избитую фразу: счастливого пути! Неужели он не сделает никакой попытки удержать милый образ? Но что мог он сказать ей? Если бы даже он фактически