Таежный гамбит. Юрий Достовалов
смотри. Мы с тобой примерно одного роста. На каком уровне сейчас моя голова?
– На уровне лошадиной гривы, Лександра Петрович.
– То-то и оно! Стреляли не в тебя, могу успокоить. Впрочем, и не в меня…
– В кого же тогда? – оторопел Маджуга и стал озираться по сторонам.
– Ты прав, Арсений, третьего здесь нет, – улыбнулся Мизинов. – Но нет третьего человека, – он сделал ударение на последнем слове.
– Любите вы, Лександра Петрович, загадками говорить, – скривился Маджуга в простоватой гримасе.
– Не буду тебя мучить. Да и времени нет. Стреляли в Бурку.
– В лошадь?! – у Маджуги глаза сделались похожими на два николаевских медных пятака.
– Именно. Кому-то непременно надо, чтобы мы не поспели вовремя на Пристань. Это уже становится интересным. Но, по крайней мере, убивать нас пока не станут. Лошадь наша, слава богу, цела. Так что вперед, Арсений! Предчувствия у меня нехорошие. Надо успеть!
– Ну щас дождется он у нас, китайчонок ваш! Уж я его! – пригрозил Маджуга, размахивая кнутовищем над крупом Бурки.
Мизинов ничего не ответил. На душе было скверно.
6
К дому неслись, оставляя за собой клубы густой бурой пыли. И едва открылся на повороте мизиновский дом с распахнутыми настежь воротами двора, как генерал понял, что его опасения были не напрасными, и оставшиеся метры все торопил и торопил время…
Но вот Бурка встала наконец, фыркая и сбрасывая пот. Мизинов выскочил из брички и влетел в ворота. Посреди двора на четвереньках стояла пожилая женщина и причитала в полный голос:
– Страдалец мой! Христарадненький! – и все склонялась над чем-то белым и неподвижным на земле.
Мизинов подбежал и увидел распластавшееся тело в одном исподнем. Сквозь белую рубаху проступали багровые кровавые полосы. Мужчина лежал бездыханно. Неподалеку от него, метрах в пяти, навзничь распластался Ойхэ. Руки его были раскинуты в стороны, в одной он все еще сжимал литовку[18] за косье. Ойхэ был мертв – сомнений в этом не оставалось ни у Мизинова, ни у Маджуги. Мизинов осторожно поднял голову парнишки за волосы и ужаснулся – все лицо его было обезображено. Лица, можно сказать, не было вовсе – одно сплошное кровавое месиво.
– М-да, – вымолвил Мизинов, опустил голову и выпрямился. – Стреляли в лицо… Прости меня, мальчик, за скверные мысли…
– Лександра Петрович, может, они еще не ушли далеко, а? Может, догнать? – кипятился Маджуга.
– Охолонь, Арсений, – осадил его Мизинов. – Эти люди все делают четко. Они уже далеко. Да и рисковать мы не можем, понимаешь? Марковна, что случилось? – Мизинов тронул женщину за плечо. Под его рукой тело затряслось, как в лихорадке.
– Александр Петрович, батюшка! – Марковна подняла на него заплаканные невидящие глаза. – Что же это?.. Егор-то мой, а?.. Забили, в усмерть забили!.. – и снова заголосила, склоняясь над телом.
Мизинов опустился на колени рядом с Егором, перевернул его на спину. Глаза старика были полузакрыты, сквозь приоткрытые веки был виден едва заметный зрачок.
Литовка – коса (инструмент).