Отражение. Вадим Панов
в ткань мира, делаясь его частью и порождая новые Отражения.
Ибо все, что мыслимо, – осуществимо. Ибо все, что мыслимо, – настоящее.
Макам VII. Колдовство
Каждый вечер я иду к тебе
И зажигаю свечи на твоем окне.
Каждый вечер гонит дождь меня,
Но снова тают свечи, с ними таю я…[1]
Ingresso
Морщина!
Не тоненькая, напоминающая упавшую на лицо паутинку, а настоящая, глубокая морщина, обезобразившая лоб. Проклятая морщина, дерзко намекающая на возраст, на те годы, что остались позади. Не вечность, конечно, но долгие, очень долгие годы. Давно стершиеся из памяти и навсегда оставшиеся в ней. Годы побед, свершений, поражений… Годы жизни. Невозможно долгой для подавляющего большинства людей жизни.
Он знал, что бессмертие не для него, что настанет час, когда уникальный ритуал перестанет действовать и неумолимое время явится к нему с пачкой неоплаченных счетов, но за длинную свою жизнь свыкся с мыслью, что до конца далеко.
А проклятая, очень глубокая морщина только что сказала: «Нет!»
Старость и бессилие гораздо ближе, чем кажется, и морщина – далеко не первый их признак. Есть еще неприятный запах изо рта, который невозможно заглушить никакими освежителями. Сухая кожа. Блеклые волосы. Ноющие перед дождем суставы…
Сила пока есть, но время уходит, и если раньше он проводил ритуал раз в год, то теперь его приходится совершать каждые три-четыре месяца. Пройдет еще лет десять, и ритуал перестанет работать.
Совсем.
– И тогда я умру.
Он боялся смерти, но фразу произнес спокойно, потому что не ждал ее сейчас. Смерть снова будет обманута.
Он нежно прикоснулся подушечками пальцев к холодному стеклу, погладив свое отражение по щеке, и вернулся к столу, сервированному на одну персону. Тарелка тончайшего антикварного фарфора – не пошлая современная штамповка, а настоящая старинная работа, сочетающая в себе стиль и благородство. Серебряные приборы, изготовленные особо, с личным вензелем, подчеркивающие высокое положение хозяина. Графин с дорогим красным вином и хрустальный бокал.
Электрическая люстра выключена, комнату освещают три свечи.
Ни золото, ни серебро, ни хрусталь, ни фарфор для проведения ритуала не требовались, но ему нравилось украшать таинство дорогим антуражем, нравилось создавать атмосферу мистического романа девятнадцатого века. Он был поклонником старой литературы и с любовью выстраивал пышные декорации, несмотря на то что суть происходящего заключалась в обыденном поглощении особо приготовленного кушанья. А все заклинания были произнесены во время приготовления блюда. Тогда вершилась магия, и сложная церемония шаг за шагом изменяла мир ради исполнения его желания, а сейчас… Сейчас ему предстояло просто съесть блюдо. В одиночестве. Запивая его превосходным красным вином с нотками ежевики и долгим послевкусием.
– Ну-с, приступим, – он всегда начинал этот особый ужин такими словами.
Снял крышку с фарфоровой супницы, в которой плавало главное блюдо – не очень большой кусок вареного мяса, осторожно переложил его на тарелку и неспешно, словно священнодействуя, отрезал первый ломтик. Небольшой. Только для того, чтобы раззадорить аппетит.
Он положил кусочек в рот, тщательно пережевал, проглотил, запил глотком вина и замер.
– Прекрасно! – В этот момент он всегда делал короткую паузу, наслаждаясь открытием ритуала. – Прекрасно!
А вот затем случилось чудовищное преображение.
Исчез элегантный «аристократ», в одиночестве ужинающий при свечах. Пропали благородная осанка и строгие жесты. Исчезла стать. Глаза мужчины выпучились, словно голову распирало изнутри, рот перекосило, а пальцы скрючились, и руки стали напоминать когтистые лапы хищной птицы. Мужчина отбросил приборы, вцепился в мясо и принялся с рычанием рвать его зубами. Проглатывал, не успевая прожевать, и тут же рвал следующий кусок, словно боясь, что кусочек отнимут и он останется без деликатеса. Мужчина перепачкал и лицо, и руки; сок и слюни стекали по подбородку на одежду, оставляя грязные следы на ней и скатерти, но мужчине было все равно.
Он жрал.
Словно изголодавшийся зверь. Он жрал, задыхаясь от счастья и жадности, урча и притоптывая ногами, готовый убить любого, кто осмелится помешать, не чувствуя вкуса, но наслаждаясь каждым куском. Поглотив мясо, мужчина вылизал тарелку, затем вскочил на ноги, схватил супницу, припал к ней губами и, не отрываясь, выпил весь бульон.
Отрыгнул.
Вернул супницу на стол, большими глотками допил остававшееся в бокале вино, подошел к зеркалу, снова рыгнул и широко улыбнулся – проклятая морщина исчезла. А вместе с ней – неприятный запах из старческого рта и дряблая сухость кожи. Волосы остались седыми, но их здоровый блеск говорил о внутренней силе. Ритуал в очередной раз победил признаки увядания и наполнил тело мощью молодости.
Мужчина вытер лицо
«Колдовство», группа «Кукрыниксы».