Отражение. Вадим Панов
из свечей догорела, алое сияние погасло, и магический круг помертвел, колодки исчезли, я выхожу из квадрата, делаю несколько шагов, с удовольствием разминая застоявшиеся ноги, подхожу к мертвецу, наклоняюсь и беру чашу.
В ней действительно кровь.
Теплая.
– Спасибо за твой дар, – произнес я слова, которые сами пришли в голову. – Я принимаю его и клянусь блюсти договор, чего бы мне это ни стоило: силы, времени или живота. Я сделаю, что обещал. Я поклялся.
Тогда я понятия не имел, что означают слова. Но если бы знал – все равно бы произнес, ведь в этих словах была моя суть.
Кровь оказалась густой и сладковатой, пить ее не доставляло удовольствия, но пришлось. А когда я одолел последний глоток, темный асфальт втянул в себя и квадрат, и круг, и символы, и свечи, и пустую чашу, которую я отшвырнул.
Остался лишь мертвец.
Неинтересно.
Я сделал шаг.
Смерть, собирающая воск, отошла в сторону, в тень. Решила вернуться за своей собственностью чуть позже.
Разумно.
Я огляделся.
«Где Ольга?»
Чутье подсказывало, что в квартире, которой принадлежит второе окно слева по дальней стене, ее нет. Но где она?
Почему не встретила?
Зажглись тусклые фонари. Над каждым подъездом и один – в арке. И в их свете я разглядел на стене искусное граффити: тяжелую собачью морду, грозную на вид, но при этом – неуловимо мягкую. Сторожа, а не бандита, сильного, но не злого. Я подошел к изображению, постоял, разглядывая собаку, затем протянул к морде руку и… И вовремя ее отдернул, не позволив себя цапнуть.
– Хитрый, – проворчала призрачная тварь.
Заклинание отпускало ее не дальше чем на полметра от стены, так что я находился в безопасности.
– Проголодался?
– Я не ем мяса, – ответил пес. – Я его рву.
– Я не чужой.
– Тебе здесь не рады.
– Ответь, где Ольга, и я уйду.
Пес посмотрел мне в глаза, оценивая искренность, рыкнул коротко, а потом неохотно протявкал:
– Я давно не видел Ольгу.
– Она переехала?
– Говорят, умерла.
У меня задрожали пальцы. Ее нет в окне, потому что она умерла? Может ли призрачная тварь лгать мне? А если может, то зачем?
– Ты видел похороны? – хрипло спросил я.
Пес понял мое состояние: в лающем голосе появились сочувственные нотки.
– Днем я сплю, – прогавкал он с сожалением.
– Ты видел похороны? – повторил я, глядя на дрожащую руку.
Мою. Правую. Руку.
Когда я думал, что Ольги нет, рука начинала дрожать. А внутри появлялось нечто настолько черное, что я боялся его больше, чем воск боялся меня.
– Я не видел похороны, – ответил пес.
– Закрой глаза и расслабься. Я не причиню тебе зла.
Он подчинился. И не цапнул, поскольку знал, что я могу навсегда стереть его со стены.
Он подчинился. Я положил руку на теплый лоб, почувствовал мягкость короткой шерсти, но заставил себя отвлечься от мешающих ощущений и сосредоточиться на том,