Остров с зелёной травой (история одной экспедиции). Александр Вениаминович Симатов
случаев, которые выпали на его долю в курсантские годы, не дали ему никакого любовного опыта. Она положила голову ему на плечо. Ей не хотелось его отпускать, с ним оказалось хорошо. Что же будет дальше? И надо ли, чтобы было дальше? Она гладила его руку, перебирала завитки волос, трогала его длинные сильные пальцы, а он ел овсяное печенье и запивал молоком из бутылки.
«Как ты угадала, что мне принести из буфета?» – спросил он. «Я видела, как ты смотрел на меня все это время, – улыбнувшись, ответила она, – и успела изучить, что ты чаще всего берешь. Откуда у тебя такая любовь?» – «Ты про что? Про какую любовь? – спросил он и, обрадовавшись образовавшейся двусмысленности и подвернувшейся возможности пошутить, выпалил, не успев подумать: – И та и другая – с голодухи». Она отпустила его руку, убрала голову с его плеча. Тут только до него дошло, что он натворил. Он смутился и, не найдя ничего лучшего, попробовал продолжить шутку: «А у тебя откуда?» – «Оттуда же», – холодно ответила она. Наступила неприятная тишина. Не зная, как исправить положение, он принялся сбивчиво рассказывать, как после третьего курса был на войсковой стажировке, как там плохо кормили, как они мучились от этого, ели дрянные консервы. Потом случайно узнали об офицерском буфете, в котором всегда в продаже было печенье и иногда завозили молоко…
Она остановила его: «Я поняла, от смерти тебя спас офицерский буфет; достаточно подробностей, меня от армейской жизни давно тошнит, пора по домам».
Ее тон и слова сразили его так, будто лишили будущего. Он соскользнул с дивана на пол, обнял ее колени, начал исступленно целовать: «Верочка, прости меня, пожалуйста, умоляю. Это я брякнул, не подумав. Ты мне очень нравишься, честное слово, очень…» Она долго смотрела в его карие влюбленные глаза; не поверить в его искренность было невозможно. Потрепала по волосам, подумала: «Совсем мальчишка, ему бы за дочерью моей ухаживать». Вслух сказала: «Если хочешь – проводи меня», – не догадываясь, что этим предложением сделала его счастливым.
Был конец сентября, деревья и кусты наполовину освободились от листвы, промозглый ветер продувал одежду и норовил сорвать с Дмитрия фуражку, а с Веры – берет. Не спеша и беззаботно они брели по узким улочкам и целовались, пока не оказались на окраине военного городка. Около панельного пятиэтажного дома с фасадом, расчерченным черным битумом на правильные квадраты, Вера остановилась и указала на третий этаж: «Мы пришли, вон мои окна». Окна ее квартиры выходили во двор, щедро утыканный автомобильными покрышками-клумбами с облупившейся белой краской.
Не сговариваясь, они пошли к ней, будто это было давно решено. «Не шуми, – шепотом предупредила она в полутемном подъезде, – у нас в городке все спят очень чутко, надо же постоянно быть начеку. Ядерный щит родины, сам понимаешь». За ее миролюбивой усталой иронией угадывались такая отчаянная тоска и безысходность, что даже Дмитрий, все еще находившийся под впечатлением от счастливых минут прошедшего вечера и по молодости