Последние римляне. Теодор Еске-Хоинский
оставшихся в живых, нашли меня и отнесли в лагерь.
– А знамя? – спросила Фауста Авзония.
– Пропитанные кровью лоскутья с портретами императоров и инициалами истинного Бога я сложил в сокровищницу легиона.
Последние слова воеводы погасили в глазах язычников огонь интереса. Они напомнили им, что римское войско со времени Константина сражалось под знаменами Иисуса Христа.
Фауста Авзония медленно склонилась на подушку софы; Кай Юлий сделал нетерпеливое движение; Констанций Галерий пробормотал под нос проклятие. Даже Порция Юлия, и та отвернулась от христианина.
Винфрид не сразу понял причину быстрой перемены, а когда догадался, то взглянул на весталку долгим, сердечным взглядом, как будто просил прощения за причиненную неприятность.
Но лицо жрицы было опять бледно и холодно и вовсе не поощряло к дальнейшему дружескому обмену мыслями.
И снова, как на площади амфитеатра во время уличных беспорядков, воевода видел перед собой высокую стену, отделяющую его от этой женщины, которая его так привлекала, что для нее он забыл даже о своей религиозной непримиримости. Он понял, что может приблизиться к ней только по развалинам язычества.
Он провел рукой по лбу и, поднявшись, сказал:
– Если твое святейшество дозволит, то я постучусь в скором времени во второй раз в ворота атриума.
– Ворота нашего атриума всегда открыты для всех расположенных к нему, – уклончиво отвечала Фауста Авзония.
Воевода поклонился и быстрыми шагами перешел двор.
Его проводило такое же холодное молчание, какое и встретило.
Когда он скрылся за занавеской, Кай Юлий сказал:
– Как жаль, что Фабриций так страстно предался восточному суеверию. Это воин с большой будущностью и притом человек хороший. При дворе Валентиниана он принадлежал к числу тех немногих сановников, к которым золото не имело доступа. Он и Арбогаст не запятнали себя мздоимством.
– А я предпочел бы, чтобы он брал деньги, как его предшественник, – проворчал Констанций Галерий. – Добродетельный воевода для нас сущая беда. Но бог солнца спускался уже к морю…
И он поднялся так тяжело, что кресло под ним затрещало, что вызвало снова взрыв веселья Порции Юлии.
– Земля под тобой расступается, – засмеялась девочка.
– Все гнется подо мною и трещит, только тебя одну я не могу согнуть, – проговорил патриций с добродушной улыбкой на толстых губах, – но и тебе придет черед.
– Любопытно знать, когда же это будет?
– Когда я перенесу тебя через порог моего дома.
– Да сохранят меня боги от того, чтобы я должна была возжечь с тобой факел Гименея.
– А если б галилеяне размозжили мне кости?
Порция Юлия вдруг сделалась серьезной.
– Зачем ты меня дразнишь, Констанций? – прошептала она.
Последние гости с закатом солнца давно покинули атриум Весты, а Фауста Авзония