На изломе. А. Е. Зарин
чистота духовная, ибо грядет антихрист.
– Смотри, сколько верных уже приняли мученья. Неронов бит шелепами[7], с цепью на шее, аки пес, ныне в темницу ввержен, Аввакум в Тобольске крест несет в холоде и голоде, а впереди много их, много, и всем Господь уготовит сан ангельский!..
Лицо ее горело, глаза пророчески смотрели вдаль, она словно выросла.
– Время ли предаваться блуду и окаянству, когда скорбь кругом. Там война и кровь льется, там глад, хлад и болезни, всюду плач и стенания, и готовится всем скорбь великая! Так-то княже, – окончила она вдруг усталым голосом, – будем прямить друг другу и честью расстанемся.
– Твоя воля, – покорно ответил князь и, поклонившись до земли, вышел из моленной.
Боярыня долго смотрела ему вслед. Потом лицо ее озарилось улыбкой торжества, и она с чувством сказала:
– Благодарю, Господи, что пособил осилить лукавого!
И, упав на колени, она с жаром начала отбивать поклоны, ударяясь с силой нежным лбом о деревянные доски.
А князь медленно ехал на коне домой, и в душе его было пусто, как в склепе. Недавняя радость сменилась гневом и горестью, потом умиление и раскаянье вошли в душу, а теперь… И князь скорбно опустил голову на грудь, не видя ничего ни вокруг, ни перед собой.
Умный конь сам без поводьев шел по извилистым улицам Москвы прямо к дому, и князь очнулся только тогда, когда стремянный принял его коня под уздцы.
Князь сошел на землю и медленно прошел в свои горницы.
XI
Око за око
Почти в одно время прибежали к Сычу Мирон с Акулиной и Панфил.
– Ты откуда, песий сын? – воскликнул Мирон, увидев холопа в изодранной рубахе и с окровавленным лицом.
– Оттоль же, откуда и ты, – угрюмо ответил Панфил, – ишь, как меня боярин употчевал.
Мирон подозрительно посмотрел на него.
– Не с твоей ли охоты?
Панфил изумился.
– Белены я, что ли, объелся? Как это он меня саданет. Рраз! Сказывай, гыт. Я его на двор, а сам в бега. Слава Господу, не поймали.
– А то?..
– Кожу бы снял, – угрюмо ответил Панфил и, обратясь к Сычу, сказал: – Старичок, дай рожу обмыть!
Старый Сыч прищурил свой единственный глаз.
– Думаешь, краше будешь, – усмехнулся он, ты погляди, как надулась-то! Мази тебе, мил человек! – с убеждением заявил он. – Пойдем, что ли.
Мирон взглянул на Акулину и покачал головой.
– Думал, что он нас предал, а нет. Кому ж бы?
Он задумался, но через минуту тряхнул головой.
– А! Бес с ним! Ну, рада, лебедушка? – Он ласково посмотрел на Акулину. Та вспыхнула и горячо обняла его.
– Везде за тобой пойду! В огонь, в воду веди. Холопка я твоя, кабальная!..
– А боярин понравился? – усмехнулся Мирон. Акулина грозно выпрямилась.
– Чтобы сдох он, старый пес, – злобно произнесла она, – греховодник! Сколько он душ загубил. Возьмет из застенка, да и в полюбовницы себе, а жену насмерть бьет. Я бы ему! –