У расстрельной стены. Сергей Зверев
еще в ихний уком партии надо, да и по лавкам поглядеть, прикупить кой-чего… Еще как-нибудь заскочу при оказии. А ты со своим этим поговори! Так, мол, и так, хочу в нашу доблестную Красную армию и в эту… в партию!
– Поговорю, папаша, непременно поговорю, – пообещал Матвей и, запихивая за пазуху сверток, добавил: – А вы там тоже поберегитесь насчет бандитов и кулачья всякого! Тревожно нынче в округе.
– Да ничего, проживем как-нибудь, с божьей помощью. Ну, все, бывай здоров, пошел я!
Матвей, неспешно отряхивая с потрепанных штанов мусор, проводил отца взглядом и заторопился в ремонтный цех. Он и предположить не мог, что эта их короткая встреча окажется последней. Через три недели к нему заглянет мужик из их села и, мрачно поглядывая в сторону, сообщит, что Федот Миронович «преставились, значит, и тому уж десять ден, как схоронены» на местном кладбище.
На все расспросы мужик лишь пожимал плечами и, пряча взгляд, бормотал что-то невнятное. В конце концов, Матвею с большим трудом удалось-таки выяснить следующее: погиб отец при весьма непонятных и мутных обстоятельствах. По словам односельчанина выходило, что Дергачев-старший в тот поздний вечер с кем-то пьянствовал. И этот кто-то, по-видимому, был Федоту Мироновичу хорошо знаком, поскольку, судя по всему, хозяин гостя ничуть не опасался. Значит, был кто-то из своих. Этот-то «свой» и хрястнул сельсоветчика топором – подошел сзади и… А потом и избу запалил, нашли в бурьяне бутылку из-под керосина. То ли у Мироновича в запасе была, то ли с собой, гад, принес. Готовился, значит. Правда, люди как-то быстро огонь заметили, пожар почти сразу потушили. Но Дергачев все же обгорел сильно, так в закрытом гробу и хоронили. На следующий день приезжали вроде бы из милиции или даже из самой ЧК, но концов никаких так и не нашли. «Погиб от бандитской руки», и весь сказ…
Матвей, получив страшное известие, помрачнел, на какое-то время притих и замкнулся. Но если бы у него прямо спросили, любил ли он отца, Дергачев-младший вряд ли нашелся бы, что ответить на этот, казалось бы, простой вопрос.
Конечно, с детства Матвейка знал, что родителей надо уважать и почитать – о чем не раз строго напоминал мальчишкам покойный отец Василий, – но это знание для паренька так и осталось некоей абстракцией, не имеющей никакого отношения к по-настоящему теплым родственным отношениям.
Мать Матвейка, наверное, любил, но сейчас уже плохо ее помнил – матушку они с батей схоронили еще лет двенадцать назад. Причем обстоятельства смерти матери тоже, пожалуй, были для односельчан «мутными и не очень понятными». Считалось, что веселая и разбитная Маньша угорела в бане, да и убилась, сердешная, свалившись с высокого полка. Втихаря же бабы божились и уверяли, что «не иначе, как энтот ирод-вражина Маньку прибил!». Сплетни со временем поутихли, все забылось, но, как известно, дыма без огня не бывает. Матвей не раз видел, как отец по пьяному делу избивал мать чуть ли не до полусмерти – так что, в принципе, там все могло быть.
Дергачев пытался вспомнить об отце что-нибудь