Советник на зиму. Роман. Сергей Яковлев
еще два года назад.
В учебной части царила паника. Машинистки, секретари и лаборанты выносили из полуразрушенного здания казенный скарб. Несговоров с Дашей принялись им помогать. Временно все складировали в подвале общежития, где находилась лавка Щупатого. К удивлению Несговорова, Щупатый не объявлялся, его дверь была на замке. Скоро подходы к ней забаррикадировали столами и стульями, груда которых высилась до потолка.
После работы, посбивав с одежды известку и пыль, Несговоров отвел Дашу домой, принес ей воды, наказав сварить на ужин картошки, а сам отправился на разведку к театру. Никакого особенного плана у него не было. Просто Несговорова влекло место, где он испытал мгновения счастья и где можно было, теоретически, повстречать Маранту или хотя бы разузнать о ней. Тоска по Маранте заглушала все тревоги и невзгоды. Не так беспокоила даже опасность остаться без работы, хотя кто-то из сотрудников и высказал предположение, что колледж теперь закроют.
Что собирался открыть ему Щупатый? Зачем он с таким таинственным и озабоченным видом вернулся вчера к Асмолевскому? Где гуляет сегодня, когда разгром вот-вот коснется его лавки? У Несговорова уже мелькали нехорошие мысли. В последнее время в городе шло много разговоров о покушениях на предпринимателей. Не больно удачливый купец был Щупатый, но кто знает, из-за каких грошей нынче могут убить человека.
Несговоров побродил перед театром под остро хлещущей снежной крупой. Башня на другой стороне площади была почти неразличима сквозь пургу, светились только три больших окна на втором этаже. В театральной кассе еще томился народ, и Несговоров зашел туда погреться. Ему взбрело на ум спросить, не ожидается ли в скором времени повтор спектакля «Вставайте, вставайте!» в постановке Марата Козлова. У окошечка стояла одна-единственная театралка (остальные то ли кого-то ждали, назначив тут встречу, то ли тоже грелись, для вида рассматривая афиши), и Несговоров пристроился за ней.
Прошло немало времени, но его очередь не наступала. Старуха в потертой кроличьей дохе, с выбившимися из-под платка буклями, все хрипела в окошко что-то невнятное, угрожающе жестикулируя. Кассирша поводила округленными глазами, время от времени в ужасе обхватывала руками голову и молча шевелила губами, как будто насылая на голову старухи тайные проклятия. Несговоров ей сочувствовал, он сам уже взмок от мучительного гортанного хрипа с нутряными бульканьями.
– Вы позволите мне задать один вопрос? – взмолился, наконец, он.
Старуха даже не обернулась, все так же показывая Несговорову отвислое ухо и скулу, заросшие седой шерстью, но при этом исхитрилась больно ткнуть острым локтем ему под ребро.
Можно бы уйти, спросить позже, а то и вовсе не спрашивать: в развешанных по стенам анонсах на месяц вперед спектакля не значилось, и кассирша едва ли могла что-то к этому добавить, – но тут до Несговорова начала доходить суть. Оказывается, старуха не ссорилась с кассиршей, не спорила с ней