Лютый гость. Людвиг Павельчик
уже самодельный поплавок дергается, дрожит и скрывается под зеленоватой водой, а через секунду им под ноги шлепается, искрясь чешуей в лучах утреннего солнца, килограммовый язь…
Действие снов малыша всегда разворачивалось в одной и той же местности – на речке Фильс и прилегающих к ней лужайках, так как за свои четыре года он еще не успел узнать и увидеть ничего другого. То, что он переживал в своих сновидениях, казалось ему пределом мечтаний и наивысшим счастьем, и даже спустя годы Вилли Кай не изменит своего мнения и станет уверять, что так оно и было.
Днем же Вилли забивался в какой-нибудь дальний угол и мечтал о том времени, когда родители наконец уладят все свои срочные дела, о которых ему постоянно говорила забегающая на пару минут в неделю растрепанная мать, и заберут его отсюда домой. Там у него каждый день будет компот из садовой сливы, а по воскресеньям – кисель и пряники, как у детей деревенского сапожника. А потом он пойдет в школу, где учитель расскажет ему, какие существуют на свете города, кроме Фильсхофена, и почему ночью темно, зимой холодно, а в сене живет так много комаров… Он снова и снова представлял себе тот день, когда мать придет сюда не одна, а вместе с отцом и скажет: «Забирайся-ка, сынок, побыстрее в машину! Мы едем домой!»
Однако Перпетуя не очень-то торопилась. Ее новый роман, о котором знала уже вся округа, набирал обороты, и какому-то там ноющему сопливому пацаненку в ее теперешней жизни места не было.
Новой пассией кладовщицы оказался здоровый, красномордый парниша лет сорока со странным именем Барри, подвизавшийся где-то на перевозках. Барри обожал шумные компании, карты и шнапс и мнил себя почему-то знатоком биржи. Замахнув стаканчик, он пускался в длинные, пространные рассуждения о тактиках игры на повышение и понижение и даже чертил какие-то «графики курсов акций», чем приводил в полный восторг свою малограмотную любовницу. Он плел ей истории об их скором непомерном обогащении, а Перпетуя взвизгивала от удовольствия и порывисто обхватывала сзади волосатые плечи своего Барри, утыкаясь носом в его лоснящийся жиром, вечно потный загривок. Она не уставала расхваливать каждому встречному необыкновенные качества бой-френда и перечислять «все, что он для нее сделал». (Сделал он и вправду немало: автор этих правдивых строк рискнет предположить, что это именно пьяный Барри-перевозчик поспособствовал созданию «доказательств» для поимки мужа-насильника).
Жизнь молодая пара вела, разумеется, разгульную, чтобы не сказать разнузданную. Перпетуя с головой ушла в новую любовь, утонув и завязнув в ней, словно кирпич в чане с гудроном, и не вспоминала ни о сыне, ни о работе. Да и зачем ей было работать, когда доставшейся ей после развода доли мужниного состояния с лихвой хватало не только на нескончаемые пиры, украшения и наряды, но и на дорогие подарки ее милому Барри, в короткое время разожравшему такую ряху, что и бегемоту не снилась, и вконец обнаглевшему.
«Опель» Кристофа, доставшийся ему «по наследству», Барри