Он меня больше не любит. Марина Важова
Он меня больше не любит. Он любит её, он без ума от неё, он весь в её власти. Мой мальчик больше не любит меня. Не хочет меня видеть, не хочет спать со мной, обнимать меня, говорить «моя девочка-белочка». Ещё вчера он был в смятении, предполагал, что его околдовали. Он стремится ко мне, но какие-то силы тащат его к ней.
«Когда к тебе еду, уже перед Островом засыпаю за рулём, просто вырубаюсь. Со мной этого никогда не случалось», – его голос в телефонной трубке отстранённо спокоен. Он тянет слова, делает долгие паузы.
«Я тебе звонила весь вечер, до двух часов ночи, потом в восемь утра. Ты где был?», – глупый вопрос, но я задаю его.
«Я был дома, я спал, просто очень устал и не слышал твоего звонка», – бесстрастный ответ.
«Неправда, ты ездил к ней, ну скажи, что был у неё, я ведь всё равно это знаю! Я не ревную, только не люблю ложь», – мой голос возбуждённо дрожит, понимаю, что требую невозможного, но всё не унимаюсь: «Гораздо лучше, если ты признаешься, и мы со всем этим покончим».
«Мне не в чем признаваться, я был дома и спал. Спроси Славку, он последний от меня уходил, после ночных новостей», – без эмоций, на одном тоне.
Как же, «спроси Славку», брат всё-таки.
Но это – вчерашний день. Сегодня всё встало на свои места, алкоголь прорвал плотину. Он ушёл от меня, он живёт с ней. Он бросил и собак, и садик наш чудесный, – всё, что создали мы вместе. Ему это безразлично, он видит только её, он обнимает её у меня на глазах, так нежно-нежно. Оба смотрят с вызовом, в их взглядах я читаю: «Мы любим друг друга, а ты нам мешаешь, уйди».
Они собираются поселиться рядом со мной, в его квартире. С крыльца своего дома я вижу окна его спальни, вижу, как они, весело перебрасываясь шутками, отдирают старую краску, моют стёкла. Они демонстрируют всему деревенскому миру своё счастье, ничуть не заботясь обо мне. Им просто на меня наплевать. За что, что я им сделала? Бросаюсь к ней: «Пожалуйста, очень тебя прошу, поживите пока у тебя, не появляйтесь здесь хотя бы месяц, дайте мне прийти в себя, привыкнуть».
«Где захотим, там и будем жить…», – это он скажет своему брату.
«Что мой мужчина велит, то и буду делать, я так воспитана, – это говорит она, глядя на меня с деланной улыбкой, – А ты выбери кого-нибудь по себе, он молод, он тебе не подходит. Ты найдёшь себе пару, а его отдай мне, мы любим друг друга».
Да, я старше его на двенадцать лет, она – только на шесть, но разве в этом дело?
«Тогда не позволяй ему пить, он болен, он погибнет», – я, похоже, совсем не ощущаю реальности: какая мне разница, будет он пить или нет?! Ведь он больше меня не любит, он уже не мой, мне никогда его не вернуть!
Он не торопится взять свои вещи. Они ремонтируют новое гнёздышко, к тому же у неё на бензоколонке народ в отпусках, у сына завтра юбилей. «Дня через три я всё заберу, пока не до того», – не глядя на меня, говорит он. Обливаясь слезами, складываю все по коробкам, подписываю, что где, составляю на веранду. Сердце выплясывает в груди: то совсем замирает, то колотится со страшной силой.
Не могу оставаться дома, хожу по деревне, а в мозгу рефреном ухает «его больше нет, его больше нет», как будто он умер или уехал в Америку. Иду гулять с нашим рыжим Лачиком. Пальцы сами набирают sms-ку: «Мне очень плохо». Незамедлительный ответ: «А мне хорошо». Господи, не может быть, он не мог, не мог.… Пишу снова: «Это не твои слова, она тебе шепчет, эта ведьма». В ответ звонок и жёсткое, нарочито развязное, явно для её ушей: «Я тебе так много должен, что ты меня достаёшь?! Отстань от нас, не звони больше!»
Жестокий, жестокий, ты мне должен только одно – свою жизнь! Лежал бы давно под высокими соснами, где покоятся все твои дружки.
За восемь лет до этого
Он в длительном запое, родня его не принимает, ни куска хлеба, ни стакана молока. Промышляет редкими халтурами, добытыми другом Телегиным. Дом сгорел от оставленной без присмотра включённой сушилки с грибами. После пожара жил два года в бане. Безработный, в чёрной затасканной робе, тапочках на босу ногу со стоптанными задниками. Две белых горячки, ласково именуемые «бельчонками», психиатрическая больница. На мой вопрос: «Ты кого привёл, он же законченный алкаш?» Телегин ответил: «Мы напарники, под мою ответственность». Они разбирают старые сараи на моём участке. Оплата «жидкой» валютой: с утра – по сто грамм, в обед – по стакану, окончательный расчёт – либо спиртом, либо деньгами. Первое предпочтительнее.
Кормлю обедом. Это единственное их питание за день…
Задыхаясь, бегу к дому. Не могу больше, надо что-то делать! Но что, что, что?! Неважно что, лишь бы успокоиться, забыть его, не страдать, не рыдать! Вот его вещи. Я их аккуратно сложила, как любящая жена собирает своего мужа в дальний путь. Так вот, никакого дальнего пути, никаких вещей! Всё сжечь, сжечь! На старом фундаменте, где мы каждый год поджигаем мусор, развожу костёр. Пламя разгорается на удивление быстро, я тащу всё из коробок и бросаю, бросаю в огонь. Когда дело доходит до рыболовного и охотничьего,