Донос. Станислав Владимирович Далецкий
Петровича он побежал в сени.
– Рома, Ромочка! – вскрикнул Иван Петрович: это был его младший сын, – это я, твой папа, – но мальчик, не слушая, забежал в сени – он, по малолетству, не помнил отца, которого не видел с двухлетнего возраста, когда с матерью, братом и сестрами они уехали сюда.
Иван Петрович едва успел поставить чемоданы на крыльцо, как из сеней вышла его жена Анна, посмотреть, что за чужой дядя пришел к ним, со слов сына Ромы.
Увидев Ивана Петровича, Аня вскрикнула и бросилась к нему на шею.
– Ладно, будет тебе, приехал, теперь никуда не денусь, – ласково успокаивал он жену, прижимая к себе её теплое и знакомое тело.
Следом за женой на крыльцо вышла и его тёща Евдокия Платоновна, крепкая пожилая женщина семидесяти лет, которые она прожила здесь же, будучи уроженкой здешних мест. Сдержанно поздоровавшись с зятем, она пригласила его пройти в дом: – Нечего здесь на холоде стоять, и Аню морозить. С приездом вас Иван Петрович и пожалуйте в дом, я как раз печь топлю и щи сварила, – сказала и, повернувшись, ушла в дом.
Иван Петрович давно привык к такому отношению тёщи. Дело в том, что Евдокия Платоновна считала его виновником всех несчастий и мытарств своей единственной дочери Анны, хотя и понимала, что сам Иван Петрович ни при чём – просто в такое время им выдалось жить.
Он подхватил чемоданы и вошел в дом вслед за тёщей. Дом встретил его теплотой, струящейся от русской печи, и пропитанной множеством запахов жизни обитателей. Здесь проживали: его жена Аня с четырьмя детьми, тёща – хозяйка дома, который достался ей в наследство от сестры Марии умершей год назад, и тёщина сестра Пелагея – вдовая и бездетная, обитала здесь же, – всего получалось семь человек и он будет восьмым здешним жильцом. Этот дом состоял из кухни, где сейчас хлопотала тёща, горницы и небольшой спаленки – всего шесть на восемь метров площади, включая холодные сени.
Подросшие дети со сдержанной радостью встретили отца. К сдержанности проявления чувств их приучил сам Иван Петрович: как учитель и дворянин он считал внешнее проявление привязанностей уделом слабых и чувственных людей и потому поощрял детей не глупыми любезностями, а добрым словом, опекой и, при возможности, подарком.
Откушав с дороги тёщиных щей, он открыл один из своих чемоданов и начал раздавать каждому в дар то, что припас ещё в Москве.
Тёще и ее сестре досталось по пуховому платку, жене платье, косынка и туфли к лету, дочерям по летнему платью, сыну старшему Борису брюки с рубашкой и сандалии, а младшему позднему и потому любимому, Ромочке – матросский костюмчик с бескозыркой и ботиночками.
За раздачей подарков, их примеркой и обсуждением наступил вечер и пришла пора укладываться на ночлег после чаепития. Иван Петрович не представлял, как они все разместятся спать, чтобы ему с Аней уединиться после двухлетней разлуки, но всё оказалось просто: тёща легла на теплой лежанке русской печи; его дочери Августа и Лидия разместились на полатях, которые были устроены над входной