Тонкая работа. Сара Уотерс
Она спрятала свой фунт в стене прачечной – там, где кирпич выпадал и его при желании можно было вынуть и впихнуть обратно. Для памяти она пометила кирпич особой меткой, но какой – никому не сказала. Она обещала открыть нам эту тайну на смертном одре, чтобы мы могли на этот фунт похоронить ее по всем правилам.
Итак, мой попутчик буравил меня взглядом, но расстегивал ли он брюки, сказать не могу, не видала. Наконец он попрощался со мной, приподняв шляпу, и сошел с поезда. После этого были еще остановки, и на каждой кто-то сходил, но никто больше не подсаживался. Станции пошли какие-то мелкие, одна неинтереснее другой, на последних уже ничего примечательного и не было, да и в окно совсем не на что стало смотреть, одни деревья да кусты, а за ними – туман, серый туман, выше которого лишь черное ночное небо. А когда деревья и кусты слились в одну сплошную полосу, а небо стало черным-пречерным, я даже подумала: настоящее небо таким не бывает, тут поезд и встал. Приехали в Марлоу.
Никто не сошел здесь, кроме меня. Я оказалась самым распоследним пассажиром. Проводник прокричал остановку и подошел снять мой сундук.
Он сказал:
– Одна вы не донесете. Вас кто-нибудь встречает?
Я ответила, что, вообще-то, меня должна встречать двуколка из «Терновника».
Проводник сказал: уж не та ли это телега, что приезжает забирать почту? Она уж три часа как уехала. И оглядел меня с ног до головы.
– Из Лондона прибыли? – поинтересовался он.
Потом крикнул машинисту, который высунулся из окна:
– Она из Лондона, едет в «Терновник»! Я сказал ей, что двуколка оттуда была и ушла.
– Ага, конечно, была и ушла! – крикнул в ответ машинист. – Была и ушла, часа три тому.
Я поежилась. Здесь было холоднее, чем дома. Холоднее и темнее, и в воздухе пахло как-то странно, да, и еще – говорила я или нет? – народ тут был до невозможности дремучий.
Я спросила:
– А кэбмен не может меня отвезти?
– Кэбмен? – удивился проводник. И, повернувшись к машинисту, крикнул: – Желает кэбмена!
– Кэбмена!
И они принялись ржать и под конец аж закашлялись. Проводник вытащил носовой платок и стал утираться, бормоча:
– Вот смех-то, прости господи… Кэбмена ей, это в Марлоу-то!
– Да заткнитесь вы, – сказала я. – Заткнитесь вы, оба.
Схватила сундук за ручку и поплелась с ним туда, где брезжили вдали два огонька, – я решила, что это, наверное, огни деревни.
Проводник сказал:
– Ишь какая, язык распустила! Вот возьму и расскажу все мистеру Пею. Посмотришь, что он сделает, – ишь нахваталась лондонских словечек!
Не знаю, на что я рассчитывала. Я понятия не имела, сколько шагать до «Терновника». Я даже не знала, по какой дороге идти. Лондон был за сорок миль отсюда, а я жутко боялась коров и быков.
Но в конце концов, сельские дороги не то что городские. Их бывает всего четыре, и все они в конце концов сходятся. Я прибавила шагу и прошагала примерно с минуту, как