Бомба в голове. Виктор Голубев
дела, как тяготился собственных мыслей и досады, одолевавших его в последнее время. Если испытанию на прочность была подвергнута даже их чистая, волшебная любовь, которая была заметна невооружённым глазом, стоило ли сомневаться наличию для этого важных предпосылок. Последнее время Олег часто раздражался и, когда необходимо было отвлечься от дел, ничего не рассказывал своей умной и внимательной супруге. Он оставался безучастным даже в тех случаях, когда не лишним было бы его элементарное вмешательство. Период трудностей всегда перемежается с подъёмом. В конце концов бросаешь опостылевшие уравнения, ни к чему не приводящие выкладки и с головой окунаешься в увлечение той великой страстной близостью, которая одна за всё в ответе и одна намерена тебя спасти. Здоровому организму обязательно нужна разрядка, и именно наличие рядом любящего заботливого сердца даёт жизни столь необходимую в такие периоды подпитку. Оттого и поделиться трудностями хочется тогда неимоверно. Пусть хоть отчасти, опосредствованно, но коснуться веры в то, что и в дальнейшем твои усилия будут подкреплены прочными тылами, ты до конца будешь востребован в любви, а уж главную свою стезю тогда прорубишь с потом и кровью обязательно.
Но его безмолвие и странная реакция на вмешательство извне вошли в привычку. Трудно было понять, когда он отдыхает, а когда работает. За столом и при гостях он был обычным субъектом-мужем, вносящим свой домашний, не слишком яркий, но всё же шутливо-развлекательный колорит. Но, уже провожая их, у порога, или убирая посуду, растворялся в тяжёлых мыслях, озадачивая супругу нежеланием обременять её излишней информацией. Она пыталась его одёргивать, либо по-доброму внушать ему свою озабоченность, он был всегда открыт к разговору – пожалуйста. Однако пробиться сквозь бетонный монолит его представлений, убеждённости в том, что у них по-прежнему всё нормально, ей было не по силам. Когда надо было, он смеялся, не забывал быть обходительным, ласкал и целовал её без меры, но всё чаще казался чужим. Прохладным, приторным. Не настоящим.
Олег сам понимал, каким иногда холодом от него веет, и тут же терялся в выборе необходимых эмоций, стремясь загладить впечатление от намеренной бестактности. Он уходил в себя, разрабатывая какую-нибудь важную концепцию, уже оттуда, из глубины, пытаясь подавать умилительно-нежные сигналы. Он стонал, ругался и радовался одновременно, бывал мрачным, как ночь, а затем, опомнившись, вспыхивал бесхитростным паяцем, привлекая к себе природной, художественной своей выразительностью. Его можно было любить или ненавидеть, но такой отчаянный Олег всегда мог рассчитывать на некую толику внимания, в чём никогда ему не отказывал ни один из присутствующих рядом друзей, не говоря уже о любящей жене. Он сам себя не понимал и вводил в заблуждение присутствующих. С ним что-то творилось, с некоторых пор он поддавался панике, кипел, страдал и лихо веселился, однако объясниться по поводу чрезмерного ухода от близких у него не хватало ни времени, ни сил.