Темное дело. Т. 1. Николай Вагнер
несколько разнились. Тетка, напр., не видала той ужасной кровавой сцены, которую я видел. Но зато наяву она видела мать в том именно виде, в котором она являлась мне во сне. И притом это видение повторялось не один раз.
Должно заметить, впрочем, что тетка Анна Алексеевна была какое-то особенное, нервное, болезненное существо. Её почти постоянно преследовали галлюцинации.
Замечательно ещё одно обстоятельство: это число 28 октября, в которое я и она видели один и тот же сон.
На этом основании она непременно настаивала, чтобы я немедленно и энергично принялся за дело.
– Le sang de ta mere implore la justice (кровь твоей матери вопиет к правосудию)… – повторяла она, быстро бегая взад и вперёд по комнате. Я словно теперь вижу её небольшую фигурку в черном платье и белом атласном капоре, размахивающую ручками и всю покрасневшую от волнения.
Впрочем, я сам был тоже в волнении. Всё моё вялое мистическое настроение улетело, и я обдумывал, как лучше начать дело, куда обратиться?
В эту ночь я сам был жертвой галлюцинации. С вечера мы долго говорили с теткой, вспоминали разные случаи из нашей общей жизни и делали общие предположения. Но должно сказать, что весь рычаг ужасной истории с моею матерью тетка тщательно обходила, хотя я наверно знал, что поводы и причины истории она знала.
Когда же я поставил вопрос ребром, то она мне ответила также резко:
– Я клялась твоей матери, что ни ты (именно ты), ни твой отец никогда не услышат от меня этой истории…
Усталые от всех дневных тревог, мы довольно рано разошлись по нашим спальням.
Шум и возня, однако, долго не смолкали в доме. В особенности не давало мне заснуть заколачивание каких-то ящиков (по крайней мере, так казалось мне), которое раздавалось чуть не по всем комнатам. Но так как ко всякому стуку и шуму можно, говорят, привыкнуть и наконец заснуть под него, то и этот стук не помешал развиться тому спокойному состоянию нервов, которое всегда предшествует сну.
Помню, когда накрыла меня эта внутренняя тишина, то вдруг посреди неё я отчетливо услыхал те же заколачивающие стуки в углу моей комнаты. Затем, немного погодя, они раздались, хотя более слабые, около меня, казалось мне, в полу; затем эти стуки ясно простучали за стеной, над моим ухом, так что я невольно вскочил с постели и закричал:
– Кто тут?
Ответа не было, и самые стуки после этого почти замолкли. Я подумал, что это просто было следствие утомления, чрезвычайного возбуждения слуховых нервов, которое сказывалось теперь такими, крайне несложными, странными галлюцинациями. Наконец, я готов был их приписать просто каким-нибудь акустическим особенностям, случайностями.
Я вспомнил при этом, что ещё в детстве, в Magasin des families я читал рассказ о стуках, которые раздавались в конюшне, а слышались каждую ночь в самом доме, в одной из зал. Акустический обман был обнаружен одной дамой, которая отправилась в конюшню с большой палкой и простучала ею три раза в пол. Тотчас же эти три стука раздались и в той зале, в которой обыкновенно раздавались подобные стуки.
Я вспомнил даже иллюстрацию, которая была приложена к рассказу.
И