Анжелика – маркиза ангелов. Анн Голон
Четвертого убил один удалой монах.
– Помолчи, Жослен, – вмешалась вдруг Анжелика. – Ты вообще не мастер говорить, а когда открываешь рот, то становишься похож на жабу. И потом, монах убил Генриха Третьего, а не Генриха Четвертого.
Юноша вздрогнул и с удивлением посмотрел на кудрявую девочку, которая так спокойно поучала его.
– А-а, ты здесь, лягушка, болотная принцесса! Маркиза ангелов!.. Подумать только, я даже не поздоровался с тобой, сестренка.
– А почему ты называешь меня лягушкой?
– Потому, что ты обозвала меня жабой. И потом, разве ты не пропадаешь вечно в болотных зарослях, среди тростников? Или ты стала такой же послушной и чопорной, как Ортанс?
– Надеюсь, что нет, – скромно ответила Анжелика.
Вмешательство Анжелики несколько разрядило атмосферу. Братья поели, и кормилица убрала со стола. Но обстановка в гостиной по-прежнему оставалась тягостной. Каждый втайне думал о том, как устоять перед новым ударом судьбы.
В тишине до них донесся отчаянный плач младенца. Мать, обе тетушки и даже Гонтран, воспользовавшись этим, пошли «взглянуть, что случилось». Но Анжелика осталась с дедом, отцом и старшими братьями, которые возвратились домой с таким позором.
Ей не давала покоя одна мысль: не утратила ли на сей раз их семья свои гражданские права? Ее так и подмывало спросить об этом, но она не решалась. Однако к братьям она испытывала какую-то презрительную жалость.
Вошел старый Гильом – его не было, когда юноши приехали, – в честь прибывших он принес еще один канделябр. Он неуклюже поцеловал старшего, капнув при этом на него воском. Младший почти надменно уклонился от неловких объятий старика.
Но это не обескуражило старого солдата, и он без колебаний высказал свое мнение:
– Давно уже пора было возвратиться. Да и на что вам зубрить латынь, если вы на родном-то языке едва пишете? Когда Фантина сказала мне, что молодые хозяева воротились насовсем, я сразу же подумал: вот теперь-то мессир Жослен сможет отправиться в плавание.
– Сержант Люцен, неужели я должен напоминать тебе о дисциплине? – неожиданно сухо оборвал его старый барон.
Гильом замолчал. Анжелику поразил высокомерный тон деда, в котором она к тому же уловила тревогу. А старый барон обратился к старшему внуку:
– Надеюсь, Жослен, ты уже выкинул из головы свои детские мечты стать моряком?
– А почему я должен их выкинуть, дедушка? Мне даже кажется, что теперь у меня просто нет иного выхода.
– Пока я жив, ты не будешь моряком! Все, что угодно, но только не это! – И старик стукнул своей палкой по выщербленным плитам пола.
Жослена, казалось, сразило неожиданное вмешательство деда в планы на будущее, которые он давно уже лелеял в душе. Именно поэтому он без особого огорчения воспринял изгнание из монастыря. «Кончились все эти молитвы и зубрежка латыни, – думал он. – Теперь я мужчина и смогу отправиться в плавание на королевском судне…»
Арман де Сансе попытался вступиться за сына:
– Помилуйте, отец, почему