В сторону света. Денис Рябцев
которой виднеются дома. За площадью налево, среди соснового сада, окруженного высоким каменным забором, стоит какое-то белое здание. По углам его – башни с китайскими кровлями. Из-за них поднимается минарет, увенчанный полумесяцем. Здание называется Караван-Сарай. Тут живет губернатор последней европейской провинции».
Странное дело – память. Что-то укладывается в ее копилку на самом заметном месте, а что-то прячется глубоко, в потаенной глубине. И только чудо способно оживить нечто забытое, какая-то случайная деталь, случайное фото.
***
Оренбург. Награда моя и грусть! Здесь, где стоит ныне гордо Петр, мы когда-то тащили с другом бредень, сбежав со школы на рыбалку. А за десятки лет до меня маленький Лева Бураков: «Уходили с Урала до того, как садилось солнце. Боялись возвращения лихорадки. Она и так истерзала нас. На дворе жарища, а тебя бьет будто током, на койке чуть ли не на метр подскакиваешь, а зубы лязгают так, что на соседней улице слышно.Малярия пришла вместе с войною. Озера заливали нефтью – это чтобы комарье извести. В школе насильно давали противный зеленый акрихин. Но малярия не сдавалась. Притихнет, а сырым вечером вдруг ка-ак схватит!» (Л.А. Бураков. «Фантик от счастливого детства». Повесть).
***
За воспоминаниями о школьных походах на Урал листаю подборку фотографий об Оренбурге дальше. Цветные, художественные, исполненные на современной технике. Разве мы, мальчишки, могли мечтать о таком качестве? Мой первый фотоаппарат подарил мне дед. Это была пленочная «Вилия-авто», подобранная женской резинкой от волос, чтобы крышка самопроизвольно не открывалась. И резинка встает перед глазами, вырезанная из велосипедной камеры – неаккуратная, с пляшущими краями. Первая попытка самостоятельно проявить пленку увенчалась полным фиаско. Весь негатив, самопроизвольным способом слетевший со спирали, попросту слипся в проявителе и фиксаже. Отец открыл бачок первым, посмотрел, вздохнул и изрек: «Бракодел».
***
Мой дядька испытывал много насмешек в свой адрес, так как работал в Советской милиции. Стандартные шутки про то, что в каждой семье не без урода, он вынудил себя научиться пропускать мимо ушей. Тучный, тяжелый, дядька мог у всех на глазах поглотить огромный таз пельменей. Но, при этой гастрономической страсти он просто люто и паталогически ненавидел лук. Бывало, когда хотелось, чтобы еды досталось вдоволь семье, мы нарочно сливали ему, что «бабушка втихаря сунула в фарш три луковицы». Подобного было достаточно, чтобы родственник к прекрасной еде не проявлял никакого интереса,а мы сами наедались от пуза.
В памяти возникает салон автомобиля «Победа». Сижу ребенком на заднем диване машины и придерживаю руками две фляги с помоями. За рулем отец. Везем корм поросятам, которых завели у бабушки в частном дворе. Свиньи – животные смышлёные, прекрасно дрессируются. Весь околоток любил наших хрюшек, которые на бис с удовольствием исполняли весь собачий набор от «сидеть», до «аппорт». Вот и возили мы нашим импровизированным циркачам корм из ближайшего детского сада – все, чем привередничали тамошние дети.
Едем. Во флягах мерно плещется сносное пойло, ударяя кусками размокшего хлеба о стенки. Смотрим, наш дядька стоит у дороги – автобуса ждет. Грех не подбросить. Садится на переднее сиденье возле отца, а я ему с ходу:
– А вы, наверное, помои есть не будете?
А он, машинально:
– Почему?
– Да они с луком, – отвечаю.
Надо сказать, что отец едва удержал руль – нас обоих одинаково трясло от смеха.
***
В начале девяностых стало совсем плохо с реактивами для фотографий. Мы каким-то чудесным образом раздобыли телефон человека, способного продать трехсотметровые бобины с военной фотопленкой. Скинулись, купили. Доставали с большим трудом порошки: фенидон и гидрохинон. На аптекарских весах по особым рецептам вывешивали зелья – готовили мягкие, контрастные проявители.
Зарядить с бобины кассеты на 36 кадров было особым мастерством. Полная темнота. Засветить разом всю пленку – дело нехитрое, но смертельно нежелательное. По правую руку в ряд – катушки, бобина на коленях, ножницы – под коленом. Все наощупь. Прильнёшь языком к краю ленты – прилипает к языку. Ага, понятно! Это сторона внутренняя – ракорд надо этой стороной ставить. Руками берешь пленку только за края перфорации – иначе отпечатаешь пальцы на изображениях. Режешь в темноте, потами исходишь.
И прятали друг от друга «кровянку», когда у коллег депрессии случались. «Красная кровяная соль» – это порошок, используемый для осветления негативов или отпечатков. Содержала цианистый калий. Поэтому иногда прятали от греха.
***
Как много может подарить хороший снимок – и радости, и сентиментальной грусти. Спасибо каждому, кто снимает. Спасибо тем, кто любит и дорожит фотографией!
***
«Оренбург – совсем европейский город, и притом премилый, даже красивый, – отмечал Владимир Кигн-Дедлов, – Лучшая его часть вся застроена приветливыми каменными домами в два и три этажа. Много казенных зданий. Два корпуса, институт, больницы, присутственные места таковы, что их