Медальон. Геннадий Петрович Перминов
перечеркнул жизнь тринадцатилетнего пацана, его притащили в полковой медсанбат бойцы похоронной команды, которые после танкового прорыва зачищали гитлеровские окопы от трупов наших и немецких солдат.
– Как он кровью не истек? – удивленно спросил уставший и измотанный врач у суетившейся рядом медсестры. – Немедленная перевязка и подготовь необходимые инструменты для ампутации, – приказал он своей помощнице и, выйдя из избы, где расположилась медсанчасть, дрожащими пальцами закурил папиросу.
– У меня все готово! – крикнула женщина через некоторое время в распахнутую настежь дверь. Когда врач в перепачканном кровью халате вошел в помещение, медсестра уже закончила перевязку правой культи и теперь, подготовив к ампутации левую ногу, очищала кровяные подтеки с лица парня.
– Батюшки! – тихо произнесла она. – У него еще и глаза нет, – женщина ватным тампоном осторожно вытерла багровые сгустки вокруг пустой глазницы. – Как жить-то дальше будешь, сынок?
– Приступаем, – врач удрученно покачал головой и, натянув резиновые перчатки, точным движением перерезал сухожилия на левой ноге. Затем хирург очистил место ампутации от многочисленных костных осколков и отбросил скальпель в сторону.
– Готово, – стараясь не глядеть на детское личико пациента, доктор злобно выругался и коротко бросил:
– Зашивай и готовь к отправке в тыл! Сейчас подойдет машина, и сразу отправим парня!
– Господи, дай этому ребенку счастья в жизни! – медсестра, не в силах сдержать слёзы, туго забинтовала левую культю и украдкой перекрестила паренька.
– Насчет Господа не знаю! – мрачно отозвался доктор. – А вот, чтобы его живым до госпиталя довезли, тут ему удача действительно не помешает! Хотя… Организм молодой, может и выдержит, – он быстро заполнил необходимые в таких случаях формуляры и, выйдя на улицу, принялся руководить погрузкой раненых.
Всего этого Ванька, нынешний Иван Матвеевич, естественно, не помнил, но это было… А теперь перед ним проносились совсем другие видения.
Находясь в расплывавшейся полудреме, Иван Матвеевич ощутил явственное прикосновение маминых, теплых, родных и пахнущих пирогами, рук, которыми она поправляла сползавшую подушку. А ещё глаза… Добрые и усталые глаза мамы, самого родного человека в мире. Странно, но Иван Матвеевич не помнил её лицо, а только глаза и руки.
А затем, перед его колеблющимися сновидениями внезапно возник тыловой госпиталь, куда его, забинтованного, как куклу, привезли после ранения. Как он с трудом раскрыл единственный глаз и с недоумением оглядел кучку строгих, незнакомых людей в белых халатах, которые, обступив его, что-то бурно обсуждали.
«Я живой! – молнией блеснуло в голове.
– Как тебя зовут, мальчик? – приглушенно, как будто издалека, расслышал он.
– Ванька я… Петров… И деревня наша Петровкой прозывается, – с трудом разжимая онемевшие губы, просипел он.
– А родители у тебя живы? – настойчиво спросил его тот же резкий и скрипучий голос.
– Мамка