Королевский понт. Анастасия Баталова
хранит нас от роковых ошибок, и полковник Казарова ощущала сейчас, глядя на Кузьму, неизъяснимую тревогу – будто он был красной кнопкой, а она дополдинно знала, что прикосновение к такой кнопке неизбежно приводит в действие некий чудовищный механизм. Прежде Тати всегда прислушивалась к внутреннему голосу, который долгие годы вёл её сквозь тернии судьбы от успеха к успеху, но теперь ей показалось, что прислушаться к интуиции на этот раз и отступить будет непростительной трусостью…
– Что же вы молчите? – спросил Кузьма несколько нетерпеливо, – ЭТИ не должны вас смущать – он грациозно-небрежным жестом тонкой руки в облаке невесомого рукава показал в сторону охраны (жест был самым бессовестным образом скопирован из какого-то фильма о временах рабовладения), – Можете считать их просто столбами вдоль дороги. Говорите, я жду…
Тати, подзадоренная его замечанием, окончательно подавила в себе желание пойти на попятную и, на миг прислушавшись к тому, как грузно ухнуло, словно споткнувшись, сердце, произнесла:
– Кузьма шай Асурджанбэй, с самой первой встречи я думаю о вас постоянно.
Признание не удивило юношу. Только любовь может вести женщин запутанными и опасными дорогами. Те, кто влюблен недостаточно, скоро сдаются. В книгах всё бывало примерно так: возвратившись из дальнего странствия, полного рискованных приключений, она вставала на одно колено, прикладывала левую руку к сердцу, а правую протягивала вперёд…
– Я мечтаю увидеть ваше лицо. Я почти каждый день вижу его во сне… – продолжала Тати.
Кузьма едва не захлопал в ладоши, одурманенный мимолетным ощущением власти над реальностью. У каждого бывают такие «моменты силы», когда нечаянно сбываются желания: даже если желание совсем пустяковое, например, человек заметил в витрине вещь, которую давно хотел, но не видел в продаже. Момент всё равно кажется великим – возникает неодолимое искушение приписать себе, своей воле, своим мыслям возможность трансформировать окружающую действительность.
Юноша был окрылен своей затеей. Даже страх перед наказанием, которое, несомненно, наложит на него Селия, узнав, что он разговаривал на бульваре с незнакомкой, не обеднял его радости от первого в жизни самостоятельного поступка.
Охранница с ножами на поясе предприняла попытку вразумить молодого господина.
– Вам не следует стоять на самом солнцепеке, – тихо сказала она, приблизившись.
– Я сам решаю, где мне стоять, – ответил Кузьма с вызовом.
Он снова повернулся к Тати, и тёмное пламя его взора, вырвавшееся из узкого жерла прорези в накидке обожгло её. Приближалась сиеста, белое солнце плавило небо, оно становилось очень светлым, бледно-бледно голубым, выгорало, точно старый ситец. Волоокий бульвар стоял в дымке. У Тати вспотели ладони и спина.
– Я представляю себе ваше лицо… – ничего другого просто не приходило ей в голову, то ли от жары, то ли от волнения, и она повторяла на разные лады одну и ту же фразу.
– Мне