Дживс и скользкий тип. Тысяча благодарностей, Дживс. Тетки – не джентльмены (сборник). Пелам Гренвилл Вудхаус
исключается, а он только ответил: «Очень хорошо, сэр», – и вопрос был исчерпан. Я рассказываю это к тому, что он не затаил на меня ни злобы, ни обиды и вообще ничего такого, а ведь мог бы затаить, не являйся он человеком высокого полета, каковым он является.
– И однако же, Дживс, – вернулся я к теме огорченной тетки, – хотя мои решимость и твердость помогли мне выйти победителем из поединка воль, у меня все-таки сжимается сердце.
– Почему, сэр?
– От сострадания. Оно всегда точит душу, когда раздавишь кого-нибудь железной пятой. Начинаешь задумываться, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы подлечить раны и вернуть луч солнца в жизнь пострадавшего? Мне неприятно думать о том, как тетя Далия сегодня ночью, закусив угол подушки, будет едва сдерживать рыдания из-за того, что я не нашел возможности осуществить ее мечты и надежды. Думаю, надо протянуть ей что-нибудь вроде оливковой ветви или руки примирения.
– Это было бы весьма благородно с вашей стороны, сэр.
– В таком случае я не пожалею нескольких фунтов на цветы, поднесу ей. Вас не затруднит завтра утром выйти и купить, скажем, две дюжины роз на длинных стеблях?
– Нисколько, сэр. Само собой разумеется.
– Она их получит, и лицо ее посветлеет, как вы считаете?
– Несомненно, сэр. Я позабочусь об этой покупке сразу же после завтрака.
– Благодарю вас, Дживс.
Он ушел, а я остался сидеть с довольно хитрой улыбкой на губах, так как в разговоре я был с ним не до конца искренен, и меня смешила мысль, что он думает, будто я только того и добиваюсь, чтобы успокоить собственную совесть.
Только не думайте, все, что я говорил про желание сделать приятное престарелой родственнице, зашпаклевать трещину в наших отношениях и тому подобное, было истинной правдой. Но содержалось тут и еще кое-что. Было необходимо, чтобы она перестала на меня сердиться, так как я нуждался в ее сотрудничестве для осуществления одного замысла, или плана, зревшего в голове Вустера с той самой минуты после ужина, когда она спросила, почему я смотрю на нее, точно безмозглая рыба. Я задумал некую интригу, как привести дела сэра Р. Глоссопа к счастливому концу, и теперь, поразмыслив на досуге, находил, что все должно получиться без сучка и задоринки.
Я был еще в ванной, когда Дживс приволок цветы, и, обсушив свою фигуру, натянув облачение, позавтракав и выкурив сигарету для бодрости, я вышел с ними из дому.
Горячего приема я от своей единокровной старушенции не ждал, и слава богу, потому что горячего приема она мне не оказала. Она встретила меня надменно и окинула таким взглядом, каким в свои охотничьи годы, наверно, оглядывала какого-нибудь всадника из кавалькады, вырвавшегося вперед собак.
– А, это ты, – промолвила она.
Тут, естественно, не могло быть двух мнений, и я подтвердил ее слова, вежливо пожелав ей доброго утра и жизнерадостно улыбнувшись, – может быть, не так уж и жизнерадостно, потому что вид у нее был устрашающий. Она была как раскаленная сковородка.
– Надеюсь, ты понимаешь, – сказала она, – что после твоего