Железноцвет. Азиз Тимурович Алимов
хватает ровно настолько, чтобы обеспечить ход затвора. Помни – после двухсот метров точность боя резко падает, но в пределах двухсот метров под него лучше не попадаться. Отцовские лаборанты прозвали его Зубилом.
Закончив с порошковым кругом, я оперативно собираю свое собственное оружие. На Зоино оно совсем не похоже: боевая часть представляет собой штук двадцать костяных “кистей”, сплетенных пальцами, словно у влюбленных скелетов. Сплетенные пальцы образуют своего рода тоннель, выход которого я стараюсь ненароком не навести на ноги. Облучатель легко ложится в руку; щека приклада мягкая и пружинистая, как мох. Гашетка напоминает человеческий язык. Даже не стреляя, это оружие способно натворить бед – об этом факте ее конструктор узнал тогда, когда рентгеновский снимок показал, что его руки за месяц работы были поглощены остеосаркомой. Последние дни он провел наедине со сращивателем и своим незаконченным прототипом. С ним в руках его и нашли.
– Помни, – говорю я Зое, – в магазине у тебя сто выстрелов, но вылетят они в миг, так что…
– Не лечи меня, Петь.
– Фото Алхимика показать еще раз?
– Такого урода ни с кем не спутаешь.
– В него старайся не стрелять, даже если сильно захочется. Держи, – говорю я, и протягиваю Зое пару ватных затычек.
– Уже хотела от майки оторвать.
– Стрельба – это пол беды. – Вот вторая половина, – говорю я. Покопавшись, я выпрастываю из кармана предмет, похожий на рессорную пружину, сделанную из хряща. – У нас будет двадцать секунд тишины, чтобы уничтожить все, что под нами, за исключением Алхимика. Готова?
– Всегда.
***
Я поднимаю воротник свитера, чтобы закрыть нос, и снимаю крышку с перечницы. Зоя вынимает из подсумка свето-шумовую гранату. Я замечаю, что ее губы беззвучно движутся.
Днем город, как город,
И люди, как люди, вокруг…
Как только я перчу созданный мною круг, гремучая смесь начинает громко шипеть; вверх летят искры, которые прожигают мой рукав. Я вскидываю облучатель. Гремучая смесь исчезает, оставляя на своем месте черную полосу, сквозь которую начинает пробиваться свет. Снизу вдруг доносится придушенный вопль.
– Поехали.
Изо всех сил, я бью “пружиной” об пол, и тут же ощущаю, как она начинает вибрировать. Она быстро нагревается в моей руке. С ростом вибрации в пружине все звуки вокруг нас растворяются. Весь мир погружается в замогильную тишину, и с тишиной приходит боль: кажется, изнутри черепа кто-то засунул пальцы в мои уши, возжелав выдавить мои перепонки наружу. Стиснув зубы, я показываю Зое три пальца. Она загоняет в гранату в гранатомет. Ее лицо посерело от напряжения.
…Но вечер приходит,
И все изменяется вдруг…
Пол обваливается, и Зоя немедленно стреляет в отверстие из гранатомета. Метнув пружину вперед себя, я ныряю в дыру. Мой разум спокоен и руки мои тверды – время сомнений прошло.
Приземляюсь в туче бетонной пыли, и рефлекторно стреляю в возникшую передо мной мишень. Удар импульса заставляет кровь врага вскипеть;