Отправляемся в полдень. Яся Белая
нехитрую снедь, чмокает синтезатор в табло: спасибо, мол, отец родной, – и идёт к подоконнику.
Стола нет. Ест на газете. Чавкает гнилыми зубами и читает. Некоторые буквы, а с ними и слова, похожи на нынешние. И получается занятная игра, головоломка целая. За пятьдесят лет Карпыч не разобрал и страницы. Долго крутил неприятное слово «кризис». Так и не понял, но созвучно было с анусом.
Что такое анус – Карпыч знал. Потому и решил для себя: кризис – значит, ж**а.
Ага.
Ещё нравилось ему слово стрелочник. От него веяло родным. Только вот догнать Карпыч никак не мог, отчего стрелочник-то во всём виноват. И жалел беднягу.
Пообедав, сгребает остатки и кидает в топку. Та довольно взрыкивает, прожора. Озаряет комнату яркими всполохами своего насыщения.
Её Карпыч тоже любит, но, не так, как синтезатор.
– Ты ни боись, – говорит мне, заваливаясь на топчан прямо в фуфайке и в сапогах, – мы ещё погудим.
И снова заводит байку про «Харон». Есть, дескать, поезд такой. Ездит он по всему белу свету. Собирает праведников. Где бы тот праведник не жил, хоть в самой чёртовой дыре, приедет за ним состав с голубыми вагончиками, оттуда высунется старикан и гаркнет: «Ты, что ли, такой-то? Садись уже, не задерживай. Отправляемся». Вскочит счастливец, билет сияющий покажет, сядет у окна и чухнет прямиком в Небесную Твердь. А там селёдка и самогон уже настоящие. И небо в алмазах. И солнце играет крашеными яйцами…
А ещё Карпыч говорит, что у него есть билет на этот самый поезд.
Хотя никогда не показывает.
Но я ему и так верю.
Мне и самому хочется, чтобы они были – и поезд тот, и билет на место у окна.
***
Я ведь чётко усвоила: Дом-До-Неба под запретом, а все-таки потащила туда Тотошку! А теперь его, одинокого, найдёт Тодор и пустит на пирожки.
Проклятый дом! И дался он мне! Падшие любят рассказывать, что в Далёкие времена таких домов было видимо-невидимо. Целые города! Только я не верю. Кто мог строить такие дома? Разве что ангелы? Только ангелы домов не строят, они охраняют Розу. Там, на крыше Дома-до-неба растёт удивительная Роза Эмпирея. Самая прекрасная из всех. Её лепестки – белее облаков. И она сияет. Так про эту розу написано в книге. Единственной книге о Боге, которая есть у бабы Коры. Вернее, вообще в единственной книге, которая есть.
Эта книга так и называется «Божественная».
Я спрашиваю как-то бабу Кору:
– А это смешно? Не хочу читать, если не смешно. Потому, что тупо это – просто читать. Никто ж не читает.
– Я читаю! – говорит она, поправляет очки и глядит сурово.
Баба Кора, как говорит Гиль, пипец-какая-умная. Это потому, что она пришла из-за Сумрачного Леса. Там все умные. Только рассказывать об этом она не любит. Она вообще не любит рассказывать.
Я обычно начинаю ныть:
– Ну, чё трудно сказать, про чё там…
Баба Кора даёт мне подзатыльник и тычет носом в буквы:
– Читай, там всё сказано.
Она сама научила меня читать.
И я, вздохнув, читаю:
Увидеть