Не бойся, малышка. Ирина Николаевна Тарасова
в мягкие, полные груди. «Бабушка, что мне делать? – спрашивает она, вдыхая уютный запах ванили и ландыша. – Меня никто не любит». – «Сама люби», – отвечает баба Софа. Таня отрывается от мягкой груди. Резкий свет ослепляет ее.
Таня села на постели. Солнечные лучи безжалостно били в окно, освещая убогую обстановку комнаты: заваленный бумагами обшарпанный письменный стол, двустворчатый шифоньер с почерневшим от времени зеркалом, продавленный диван. Вдруг прозвенел будильник. Таня вздрогнула и тут же нажала кнопку. Снова наступила тишина, особенно отчетливая после резких механических звуков.
Таня опять легла, натянула на себя плед. «Сама люби», – сказала ей во сне бабушка. Кого, хотела бы она знать. Но знала только одно: ей не получить ответа, как не вернуться в ушедшую ночь.
Новый год Таня отмечала с коллегами по парикмахерской, где она работала с июля. То, что мать пригрозила лишить содержания, нисколько ее не испугала. «Точно мать – урод, – думала она. – Даже не заметила, что я каждый день хожу на работу, а с первой зарплаты купила торт и пачку хорошего чая.
Вечером первого января, когда Таня вернулась домой, она застала в квартире нового сожителя матери. На этот раз это был солидный дядька, который работал в ДПС. Этот уже не косился на Таню недобрым взглядом и не ухмылялся. Он, казалось, вообще не умеет улыбаться, зато, вероятно, стал давать матери больше денег, по крайней мере, та стала покупать сигареты подороже.
К восьмому марта Олег Никонорович (так звали нового сожителя матери) подарил Тане водительские права, обучив азам вождения на своем видавшей виды «форде».
– На, – сказал он, протягивая ей пластик с фотографией. – Пригодится, когда разбогатеешь.
– А должна? – не удержалась Таня.
Олег Никонорович скривил губы.
– Куды денешься?.. – хмыкнул он. – Время нынче такое. Не все на шее у матери сидеть.
– Я не сижу, – обиделась Таня. – Знаете, работаю.
– Велики ли заработки! – Он махнул волосатой рукой прямо перед ее лицом. Таня даже вздрогнула. – Я на заправку тебя устроил, – продолжил он, присаживаясь рядом с ней. – С десятого можешь выходить. И денег побольше, и мужика богатого присмотришь. Товар лицом, жопка тунцом, – пошутил он и, наверное, впервые за много лет улыбнулся. И его улыбка Тане не понравилась. Губы растянулись, а глаза оставались бездвижными.
– Продаваться не собираюсь, – огрызнулась Таня и попыталась встать.
– Врешь. – Олег Никонорович положил руку-окорок ей на плечо, придавив своей тяжестью. – Слушай сюда. – Он понизил голос и сделал паузу, как старый мафиози, готовый огласить приговор зарвавшемуся должнику. – Все мы продаемся, но не всем хорошо платют.
– Платят, – машинально поправила его Таня и повела плечами. Олег Никонорович убрал руку, откинулся на спинку стула и сощурил и без того узкие, спрятавшиеся под набрякшими веками, глаза.
– Сколь ты за стрижки-укладки имеешь? – пренебрежительно выдавил он.
– Перед праздниками почти пятнадцать