Женский выбор. Саша Канес
зажигательной речи Надя предрекла мне в недалеком будущем судьбу привокзальной проститутки. Звенящим голосом она торжественно пообещала непременно прийти посмотреть на то, как я буду отдаваться в подворотне приезжим таджикам за стакан портвейна. Несмотря на все предупреждения психолога, я была в шоке и буквально вжалась в свое «царское кресло». Мне казалось, что феминистка забрызгает меня слюной даже с расстояния нескольких метров, отделявших ее от меня.
И, вот, наконец последнее слово осталось за ним, за актером, волею судеб почтившим своим присутствием мою идиотскую премьеру. И он меня не разочаровал.
– Простите, пожалуйста, – при первых же звуках волшебного баритона зал замер. – Я здесь человек новый и почти случайный. А потому почти ничего не понял из того, что говорилось после выступления нашей героини.
Он приподнялся со своего место, элегантно и аккуратно, чтобы не пострадало подключение микрофона, и поклонился мне. Мне стало необыкновенно хорошо и приятно. Сердце в груди восторженно заколотилось. Как будто и не было всей этой мерзкой Надиной эскапады и прочего бреда!
– Я очень хорошо вас понимаю, милая, – обратился ко мне Великий. – Моя мама тоже мечтала, чтобы я стал бухгалтером-экономистом. А я… – он воздел к обшарпанным небесам свои прекрасные руки. – А я не смог! Я стал актером… Говорят, неплохим актером! Но мама… моя мама так и не простила меня. Она прожила много долгих лет и по-прежнему любила меня, но… Она так и не пришла ко мне в театр! Она ушла из этой жизни, так и не увидев ни одной моей роли в кино! О мама, мама! Для тебя я так и остался двоечником, не способным выучить таблицу умножения, неучем, не пригодным даже к тому, чтобы работать бухгалтером в ЖЭКе.
Из прекрасных глаз великого актера выкатились две слезы и, словно бриллианты, сверкнули в свете прожекторов. Я чувствовала, что тоже вот-вот заплачу. Из мужского сектора раздались рыдания и всхлипы. Озабоченная охрана буквально вынесла оттуда двоих сцепившихся в объятии мужичков. Один из них, содрогаясь всем телом, пытался выкрикнуть «мама», но слово застревало в его клокочущем горле. Другой, видимо, хотел утешить друга, для чего обвил его руками и ногами и громко выл на единой тоскливой ноте. После того, как вынос тел состоялся, Яна потребовала для выступавшего бурных оваций. И он их, разумеется, получил.
Когда вновь наступила тишина, Великий обратился ко мне:
– Еще раз прошу прощения, уважаемая Анна. Но вы, рассказывая нам о своей судьбе, ни словом не обмолвились о… – он взял роскошную паузу. – О любви. Мы услышали многое о вашей семье, о маме вашей, о вашем, гм… не самом удачном браке… Хотя, поверьте мне, у вас был не самый неудачный брак… из числа мне известных, так сказать. И секта у вашего, мужа, еще… куда ни шло, бывают и пожестче сообщества. Так я о любви вас спросить хотел: есть ли место для любви в вашей жизни, Анна? Я имею в виду не ту любовь, что к дочке, к маме, к трудовому коллективу и к деньгам. Я имею в виду любовь – любовь!
Зал