Династические войны Средневековья. Дмитрий Боровков
об этом киевлян[133]. А.А. Шахматов принял конъектуру Голубинского, но указал, что порча текста произошла при его перенесении из «Древнейшего свода» в «Начальный свод», а тайный вывоз тела Владимира из Берестового мог быть обусловлен не стремлением бояр утаить смерть Владимира от Святополка, а исполнением погребального обряда и стремлением самого Святополка утаить смерть отца от сторонников Бориса[134]. Ю. Писаренко, рассматривая этот сюжет в контексте феномена spoliatio (разграбление имущества умершего правителя или ограбление его останков), пришел к выводу, что смерть Владимира пытались скрыть именно в интересах Святополка потому, что он опасался не соперничества с Борисом, а дестабилизации положения в Киеве[135]. Несмотря на важное историографическое значение последней гипотезы, утверждение ее автора о «поспешном погребении под покровом ночи» тела Владимира противоречит летописному утверждению о том, что погребение князя в Десятинной церкви состоялось при большом стечении народа: смерть Владимира скрывалась не в Киеве, а в Берестовом, поэтому можно предположить, что делалось это для того, чтобы окружение Владимира не успело предупредить кого-нибудь из его сыновей, вплоть до интронизации в Киеве Святополка. Из других более поздних дополнений надо отметить слова: «блаженного князя», завершающие сюжет о погребении и помещенные непосредственно перед похвалой Владимиру как «новому Константину»[136].
Исследователи неоднократно обращали внимание на то, что летописная «похвала» имеет сходство с «похвалой» Владимиру в «Слове о Законе и Благодати» Илариона. Например, А.А. Шахматов постулировал зависимость «Слова» от «Древнейшего свода». М.Д. Присёлков, напротив, предполагал между «сводом» и «Словом» идейно-политический антагонизм. Л. Мюллер пришел к выводу, что «Похвала Владимиру» может иметь «временной и литературный приоритет» по отношению к «Слову»; но в то же время не исключил, что и автор летописной статьи испытал на себе влияние Иларионовых идей. Приведем для сравнения оба текста. В «Слове» Илариона о Владимире говорится: «О подобный великому Константину, равный <ему> умом, равный любовью ко Христу, равный почтительностью к служителям его! Тот со святыми отцами Никейского Собора полагал закон народу <своему>, – ты же, часто собираясь с новыми отцами нашими – епископами, со смирением великим совещался <с ними> о том, как уставить закон народу нашему, новопознавшему Господа. Тот покорил Богу царство в еллинской и римской стране, ты же – на Руси: ибо Христос уже как и у них, так и у нас зовется царем. Тот с матерью своею Еленой веру утвердил, крест принеся из Иерусалима и по всему миру своему распространив <его>, – ты же с бабкою твоею Ольгой веру утвердил, крест принеся из нового Иерусалима, града Константинова, и водрузив <его> по всей земле твоей. И, как подобного ему, соделал тебя Господь на небесах сопричастником одной с ним славы и чести <в награду> за благочестие твое,
133
134
135
136
Вопрос о времени причисления Владимира Святославича к лику святых являлся предметом полемики еще в дореволюционной историографии: характеристика князя как «святого», присутствовавшая только в поздних памятниках, позволяла относить его канонизацию ко второй половине XIII или началу XIV в.; в предпринятых в последнее время попытках ревизии подобного представления присутствует тенденция к признанию эволюционного характера культа Владимира, который мог начать развиваться в XI в. и окончательно оформиться к XIII в. (Ср.: