Жернова. 1918-1953. Книга восьмая. Вторжение. Виктор Мануйлов
на нашу сторону на добрую сотню километров, легко уходя от преследовавших их «ишачков». К тому же в инструкции, спущенной сверху, категорически запрещено нашим летчикам во время патрулирования поддаваться на провокации, нарушителей воздушного пространства СССР по возможности сажать на наши аэродромы, и только в случае неповиновения открывать сперва предупредительный огонь, затем огонь на поражение, но ни в коем случае ни в сторону сопредельной территории. Другими словами, нарушителя надо отсечь от границы, самому повернуться к ней задом или хотя бы боком и только тогда уж сажать или стрелять.
Где-то в конце мая летчики, летающие на патрулирование, стали доносить о том, что на той стороне творится что-то весьма странное и непонятное: роются окопы, устанавливаются орудия, по дорогам движутся колонны машин и танков, и все это в открытую, не таясь, а затем колонны рассасываются по окрестным лесам.
Правда, и с нашей стороны отмечается некое встречное движение, но оно слишком слабое и робкое по сравнению с немецким и заканчивается, как правило, с рассветом.
– Сегодня собственными глазами видел колонну примерно в пятьдесят танков, которая двигалась со стороны Ярослава, – докладывал старший лейтенант Дмитриев, низкорослый, квадратный, с круглой головой на короткой шее и носом картошкой, тыча пальцем в карту, висящую на стене кабинета командира полка. – А позиции артиллерии, которые возводились два дня назад, испарились. Глазам своим не поверил, товарищ полковник. Спустился малость, смотрю – есть, но так замаскировали, сволочи, что от кустарника не отличишь. Ведь на прямую наводку поставлены! – возмущался Дмитриев. – Неспроста все это, товарищ полковник, жареным пахнет. Чего наверху-то думают?
– Что надо, то и думают, – отрезал Кукушкин. – Ваше дело, товарищ старший лейтенант, доложить обстановку, а решать, что делать, и обсуждать вас никто не уполномочивал. Понятно?
– Так точно, товарищ полковник! – вытянулся Дмитриев. – Есть не решать, не обсуждать, мозгами не шевелить! Разрешите идти?
– Идите, – махнул Кукушкин рукой. – И напишите рапорт о том, что видели… Да, и еще: пришлите ко мне капитана Михайлова.
– Есть написать рапорт и прислать Михайлова, – лихо козырнул Дмитриев и вышел из кабинета.
Во рту у него сама собой скопилась слюна, ему хотелось плюнуть со злости, но не на пол же и не в кабинете, и только сбежав по ступенькам крыльца, он таки плюнул, и опять же – не на посыпанную песком дорожку, а в траву, и, разумеется, злости этим осторожным плевком нисколько не утолил.
Завернув за угол штабного здания, Дмитриев нос к носу столкнулся с капитаном Михайловым, командиром третьей эскадрильи, своим непосредственным начальником. Михайлов – полная противоположность Дмитриеву: сухощав, строен, лицо открытое, но холодное, и во всей его подтянутой фигуре разлита спокойная уверенность и рассудительность.
Дмитриев с Михайловым друзья. Вместе кончали Ейское летное училище, служили